Драконы осенних сумерек   ::   Уэйс Маргарет

Тогда и предстал ему Белый Олень,

Посланец Первоначал Творенья,

И Время застыло в полете, когда у края лесов

Изголодавшийся Хума приложил стрелу к тетиве,

Благодаря Богов за щедрую милость…

Но загляделся на корону рогов,

Дивно изогнутых, подобно символу сердца,

И опустил лук,

И время возобновило свой бег.

И Хума пошел за

Оленем, несшим в рогах

Юный сеет утра и росчерк орлиного когтя,

А перед ними возносилась Гора,

Окутанная ночными тенями,

И три луны замерли в небе.

Светало, когда Белый Олень Покинул Хуму в роще у подножья Горы,

И тот не искал его более, ибо увидел

Конец тяжкой дороги и обещание зеленой весны

В глазах Женщины, вышедшей навстречу ему.

Святы были дни, что он с нею провел,

Свят был воздух, внимавший словами забытым песням любви,

И, заслушавшись, луны склонились над Великой Горой.

И она бежала его, уклончивая, как пламя,

Прекрасная, безымянная и оттого прекраснее вдвое.

И узнали они, что земля, полет облаков

И самая Чаща —

Просты и бесхитростны перед чащобами сердца.

И вот наконец она поведала ему свою тайну…

Не женщиной была она, не из племени смертных, —

Породил ее род могучих Драконов.

Потемнело небо над Хумой, качнулись луны,

Краткая жизнь травы казалась насмешкой над человеческим родом,

Меркнул свет над ощетинившейся Горой.

Но Женщина воззвала к Паладайну,

Воззвала к его мудрости, испрашивая ответа,

Желая отрешиться от Вечности

И серебряными руками взрастить рощу надежды.

Молился с нею и Хума.

И вот вернулся Олень,

И на восток,

Пустынными полями, обращенными в золу,

Сквозь кровь и пожарища — ибо здесь промчались драконы —

Зашагал Хума, влекомый мечтой о Серебряной Драконице,

Ведомый Оленем, скачущим впереди.

И наконец в Храме

У самых пределов востока,

Там, где обрывался восток,

Ему предстал

Паладайн в сиянии славы, в звездном венце.

И дал Хуме выбор — тягчайший из всех возможных,

Ибо знал Паладайн, что сердце рождает мечты,

Способные бросить нас за ускользающим светом,

В погоню за невозможным.

Вернувшись с невестой к людям,

Под родные тростниковые крыши,

Хума отказывался от тайны Копья.

И оставлял мир во власти драконов.

Взяв же Копье, Избавит он мир от насилья и смерти —

И потеряет любовь.

Тяжкий выбор! И вспомнилось Хуме,

Как его баюкала

Чаща, навевая мысли о вечном,

Как солнце ограждало его от беды.

А теперь черная луна кружила в небе над Кринном,

Высасывая жизнь из рощ, из Горы,

Из покинутых деревень.

Выбор его был подобен жаркой боли в ладони,

Что мерещится человеку, лишенному руки.

И она пришла к нему в ореоле сияющих слез,

И он увидел во сне, как рушится и воскресает мир,

Отраженный в гранях Копья.

В ее прощании были гибель и возрождение,

И напряжение сердца разорвало круг горизонта.

Хума принял Копье, и продолжилась история мира.

Бледный жар метнула его занесенная длань.

Три луны и солнце вместе выплыли в небо,

Ожидая чудес.

Хума устремился на запад, к Башне Верховного Жреца,

И Серебряная Драконица мчала его на крыльях.

Плыла под ними обугленная земля,

Где лишь мертвые шептали имя драконов,

А люди в Башне, окруженные крылатым врагом,

Криками умирающих и ревом хищного ветра,

Ждали последнего мига тишины,

Когда изменяют потрясенные чувства

И разум погружается в черноту.

Но далекий рог Хумы

Отразился эхом от бастионов.

И соламнийцы подняли взгляды

К пределам восточного неба, и даже драконы

Взвились повыше, предчувствуя

Какую-то ужасную перемену.

И в шуме их крыл, из сердца пустоты, в плаще мрака

Матерь Ночи слетела на землю, в солнечный свет,

И небо рассыпалось тьмою и серебром.

Лежал на земле Хума.

И рядом с ним — женщина.

Изорвалось ее серебро, и трепет весны

Ушел из зелени глаз.

Но имя свое

Успела она прошептать, когда Владычица Тьмы

Зависла в небе над Хумой.