Из жизни фруктов   ::   Лаврова Ольга

– Ну а Знаменского-то почему вместе припутали?

– Не понял?

Саковин в раздумье чешет подбородок и заходит с другой стороны:

– Не было слухов, что вместе с «опером» еще кого-то… в Африку?

– Это похоже. Опера сначала по бабьей линии хотели. Засту­кать – и жене. Или на выпивке. Чтобы начальству. Потом юрист говорит: лучше сделаем. Обоих в один мешок.

– Про кого? – «обоих»?

– Не знаю. Больше не знаю.

Саковин вздыхает, обводит всех глазами.

– Ну что, товарищи?

Томин поднимается.

– Я бы считал, пора кончать.

– Ох, Иван Степаныч, – встает и Знаменский. – Прибавили вы нам седых волос…

– Пал Палыч! – душевно говорит Малахов. – Я ведь предуп­реждал. Сразу же. Помните, говорил? Поостерегитесь, мол. Мафия. Империя. Не остереглись вы… И мам-Тоне небось неприятности.

* * *



Тут Малахов прав. Неделю спустя на заседании Комитета на­родного контроля оглашается весьма резкий доклад о проверке дел на базе.

После короткой паузы зампред говорит:

– Хотим получить ваши объяснения, товарищ Чугунникова.

Чугунникова в большом напряжении. Услышанное превзошло ее опасения. Но она решает придерживаться все-таки заранее заготовленного обтекаемого варианта своей речи:

– Спасибо, товарищам, принявшим участие в проверке, – говорит она, умудряясь выдерживать естественный тон. – Спаси­бо за их советы и замечания. Они будут доведены до сведения коллектива. Здесь было высказано много очень острых замеча­ний. Мы, хозяйственники, учимся понимать критику как руковод­ство к действию. Мы соберемся у себя, обсудим. Со своей стороны я просила бы уважаемых членов Комитета рассматривать вопрос шире, чем о неполадках на одной базе. Надо смотреть по-государ­ственному. Научная технология хранения овощей изобретена до первой мировой войны, а мы все перебираем картошку руками. Да еще узнаем из газет, что треть овощей остается в поле и уходит под снег…

– Товарищ Чугунникова, – прерывает зампред, – члены Комитета ждут от вас не общих рассуждений о чужих недостатках, а объяснения безобразных фактов и злоупотреблений, имевших место на вашей базе. У кого вопросы?

Вопросы есть. Первый у пожилого рабочего:

– Перед приходом народных контролеров несколько тонн овощей вывезли на корм скоту под видом отходов. Чтобы не оказалось излишков. А что не успели, сбросили в канализацион­ные колодцы. Вы знали об этом?

– Нет, – решительно отрицает Чугунникова.

– А я сам лично разговаривал с грузчиком, который прибегал к вам сказать, что же это делается – прямо вредительство. А вы его, извините, я мужчина, и то не могу повторить, куда вы его… направили.

Звучат и другие голоса, обличающие завбазой. Атмосфера сгу­щается, хотя у Чугунниковой находятся солидные защитники среди присутствующих (как и следовало ожидать).

Она бьется до последнего:

– Разрешите ответить на конкретные пункты обвинений с цифрами в руках. Полагаю, это все же прояснит меру моей личной ответственности!

Она раскрывает папку, которой до того не пользовалась. По­верх бумаг лежит записка – крупные, неровные буквы: «Мама, чтобы я осталась с тобой, будь честной!»

Чугунникова закрывает глаза и стоит молча.

– Мы ждем, – напоминает озадаченный зампред.

Знаменский смотрит сбоку пристально, пытается понять, что происходит.

Чугунникова садится. Произносит приглушенно:

– У меня все… Как решит Комитет.

Предлагают высказаться Пал Палычу. Зампред говорит заклю­чительные слова.

Чугунникова от всего отгородилась. Мысленно она начинает уже примеряться к будущему, где ей предстоит пережить следст­вие, вероятно, суд… и как-то не потерять дочь.