Джинн по имени Совесть   ::   Олди Генри Лайон

Здесь полно ростовщиков: ломбардцев, авраамитов... Хюсену Борджалии всякий одолжит! - Ты уже ходил к ростовщикам. Тайком от Керима-аги. - Ну и что? Раз отказали, в другой согласятся. Это они выкобениваются, чтоб процент завысить. Я сегодня к ним Али послал, по-новой. - Согласились?! - Согласятся, куда денутся... Велели передать: зайдут на постоялый двор, хотят лично обсудить. Ты ж меня знаешь, я мертвого уговорю! - Мертвый кредитов не дает. Зря ты от Керима-аги скрыл... - Как же, зря! Он вечно носом крутит: стыдно, не стыдно! Я, сын Мустафы Борджалии, буду советоваться с каким-то ничтожным караван-баши?! Петер лежал с закрытыми глазами, вяло слушая спор молодых купцов. Говорили по-арнаутски, обильно пересыпая речь как валашскими, так и турецкими словечками. Понятно с пятого на десятое, только что там понимать? - один хочет закупить невольниц, второй сетует на нехватку денег... Голова совсем не болела, горло слегка саднило, но в целом жизнь явно налаживалась. Тепло, сухо. Пошевелившись, он с интересом ощутил, что одет в чужое. И до подбородка укрыт колючим верблюжьим одеялом. - И все равно зря... Мне отец велел: слушайся, Гасан, Керима-агу! Как меня слушайся! Он дурного не присоветует... - Ха! Вот и слушайся, деточка! А я своим умом крепок. Твой Керим, видал, с Вуковыми башибузуками запанибрата! Я только за саблю, а он уже шиш-гашиш, як-терьяк! Лучшие друзья! Точно говорю: они ему с "горной доли" отстегивают... - Тихо! Вон он идет... Петер заворочался. Мало-помалу пробуждалась память: дорога, крепкая рука Керима-аги, не дающая упасть, горячее питье пахнет травами и медом, тело потное, расслабленное, тело хочет спать... - Где я? - шепнул бродяга. - В предместьях Вржика, на постоялом дворе. Ты лежи, лежи... Повернуть голову удалось легко. Даже странно. Петер рискнул сесть получилось с первой попытки. Запахнул на голой груди халат. - Лютня! - запоздалый озноб взбежал по хребту. - Где моя лютня?! - Здесь твоя лютня. В углу лежит, целехонькая. - Мне нечем вам заплатить. У меня ничего нет, кроме песен... Стоявший рядом Керим-ага привычно глянул себе за левое плечо. Дождался невидимой улыбки, сам улыбнулся в ответ. Словно передал Петеру чей-то подарок. Молодые купцы успели исчезнуть. Сейчас они были наедине. - Хорошо. Заплатишь песнями. Только позже. А сейчас тебе надо спать. Опоздай я на день-два, эти горные бараны умучили б тебя до смерти! - Я не хочу спать... - Ну и что? Временами приходится делать то, чего не хочешь... Давай, я расскажу тебе сказку. Чтоб лучше спалось. - Про кого? - Ну, давай подумаем. Про Четобаше Муйо или Халиля Соколе лучше не надо трудно спать под звон клинков! Про Талимэ Девойку? Нет, тебе нынче не до женщин. После такого приснится злая штойзвола, всю мужскую силу выпьет... Петер чуть не рассмеялся. Веселая картина: бродяга-доходяга и над ним седой караван-баши, выбирающий из всех знакомых сказок самую усыпляющую. Но Керим-ага не разделил его веселья. Напротив, лицо караван-баши вдруг сделалось не таким уж старым, но очень печальным. - Значит, так: жил некогда во Влере - лет тридцать, а, может, и все сорок назад - один купец...

* * *

Жил некогда во Влере - лет тридцать, а, может, и все сорок назад - один купец. Вернее, купцом он уж после стал, а сперва в простых караванщиках ходил; потом - караван-баши сделался, начал долю с продаж получать. Мало-помалу и свой товар возить принялся - в Дуррес, в Шкодер, в Дришти, в Лежу, во Вржик, а то и дальше, за пределы Арберии: из Османской Порты в Ополье, в Майнцскую марку; до самого Хенинга пару раз добирался... Был он из османцев, но во Влере давно осел, женился на местной арнаутке, через год вторую жену в дом пустил и на родину возвращаться раздумал. Сын у отца один родился. Остальные - дочери. Сызмальства отец сына с собой брал.