Есть, господин президент!   ::   Гурский Лев

Смотрю я, эти кессельштейнцы не очень-то оторвались от обычных бундес-немцев — точно такие же педанты с многоступенчатыми именами. Пора немножко окоротить герра Кунце.

— Знаете что, Макс-Йозеф, — обратилась я к арийской спине, — раз уж ваш Теофраст-Бомбаст-и-все-такое-прочее сам себя ужал до Парацельса… раз уж мы ездим не на четырех, а на двух колесах… словом, вас я тоже сокращаю до одного. Будем равноправны. Я — просто Яна, вы — просто Макс. Согласны?

Спина передо мною не выразила протеста, а голос в шлеме сказал:

— Согласен. Вам больше нравится Макс, чем Йозеф? Я догадываюсь почему. Мое второе имя вам напоминает про Сталина, так?

— Уж-ж-жасно напоминает! Вам бы еще усы и будете вылитый он, — фыркнула я, хотя и думать не думала ни про какого Сталина.

Йозефа я отбросила ради Макса. Имя это навевало далекие приятные мысли: когда-то я мечтала пройти стажировку на островке дореволюционной русской кухни — в знаменитом французском ресторане «Максим». Чувства мои были так глубоки, что, дважды побывав в Париже по туристической визе, я дважды обходила «Максим» стороной. Нарочно. Мечта должна оставаться мечтою…

На протяжении следующего получаса я не слишком теребила своего рулевого. Только время от времени указывала, где удобней срезать по переулку, где выгодней сбавить ход и где полезней глядеть в оба — чтобы местные умельцы не свинтили колесо на светофоре. До Сущевки мы добрались без происшествий. Когда прямо по курсу замаячила моя родная девятиэтажка, я скомандовала Максу:

— Стоп! Тпру! Хальт! — и велела ему ждать двадцать минут во дворе, пока я буду принимать душ, переодеваться и пудрить носик.

Квартира встретила меня громким обиженным мявом Пульхерии, так что пудрить носик — то бишь заниматься туалетом — сперва пришлось в пользу кисы. Я сменила наполнитель в обоих ее горшках, оба разровняла лопаткой, а заодно уж насыпала ей в миску остатки сухого корма и залила свежей водички на сутки вперед. Рыже-черно-белая скандалистка удовлетворенно муркнула, позволив мне наконец заняться и собой…

— Мы собрались в церковь? — первое, что спросил Макс, увидев на мне строгое темное платье. — На похороны? Я должен надевать вечерний костюм? Но за ним придется ехать в отель.

— Не придется. — Я забросила свою сумку обратно в кофр мотоцикла. — Сойдет и черная куртка, которая на вас. К мужчинам он немного снисходительнее. Главное при нем — во-первых, не курить, и во-вторых, не выражаться. А в-третьих, не ругать прежнюю власть. В смысле советскую. Он не коммунист, вы не думайте. Он сам ее не любит, как покойную жену-стерву. Но запрещает окружающим вспоминать о ней плохо. У него принципы.

Дорога от Сущевки до цели нашей поездки, улицы Ивановской, заняла бы всего десяток минут. Однако нам пришлось сделать приличный крюк, чтобы отовариться в «Перекрестке». Я опять оставила Макса на улице, перед входом в супермаркет, а сама сбегала в отдел круп — наполнить потребительскую корзинку пакетиками каши быстрого употребления: гречневой, овсяной и манной с добавками.

— Только не удивляйтесь и берегите голову, — предупредила я, как только Кунце стреножил механического коника у подъезда пятиэтажной хрущобы. Я опять обменяла шлем на сумочку, а пакет с набором каш временно перепоручила Максу. — Будете слушать меня, все обойдется. Скажу бежать, придется бежать. Дам команду замереть, замрете, как миленький. Адам Васильевич, он дядька замечательный. В целом. Тем более, с возрастом экстрима стало гораздо меньше. Уж года три он дробовика в руки не берет…

Домофон на исцарапанной двери подъезда, по обыкновению, оказался неисправен — точнее, выдран с корнем. Набор запахов на лестнице и букв на стенах был всегдашним.