Ферма животных   ::   Оруэлл Джордж

Боксер и Люцерна сами впряглись в косилку и грабли (никаких уздечек и вожжей теперь, конечно, не требовалось) и двигались безостановочно, делая круг за кругом, а свинья, шагая за ними, призывала: "Эгей, товарищи, вперед" или: "Гоп-гоп, назад, товарищи!" - смотря по тому, что требовалось. И все животные, до самых ничтожных, трудились над ворошением сена и сбором его в копны. Даже куры и утки сновали взад и вперед под палящим солнцем, перенося в клювах маленькие пучки травы. В итоге уборка была закончена на два дня раньше, чем при Джонсе. К тому же урожай оказался богаче, чем когда-либо. Ничто не пропало - куры и утки высмотрели и собрали все, до последнего стебелька. И ни одно животное не украло ни одну-единственную жвачку. Все лето работа на ферме шла, как часы. Животные были счастливы. Такого счастья они никогда себе не представляли. Каждая частица пищи составляла остро осознанное наслаждение, ибо это была их собственная еда, своим трудом и для самих себя добытая, а не та, что скупо отмерялась им рукой хозяина. Теперь, когда не было этих паразитов - людей, еды для всех стало больше. И отдыхать удавалось дольше, несмотря на неопытность большинства работающих.

Много трудностей испытывали животные. Так, к осени, когда они убрали пшеницу, им пришлось вымолачивать ее по-старинке, ногами, выдувая мякину собственным дыханием - на ферме не было молотилки. Но свиньи с помощью своего разума и Боксер - с помощью своих громадных мышц - всегда выручали. Боксер заслужил всеобщее восхищение. Он и при Джонсе работал много, а теперь - за троих. Временами казалось, что всю работу на ферме выносил он один на своих могучих плечах. С утра до ночи он толкал и тащил грузы, всегда оказываясь там, где работа была всего тяжелее. С одним петухом Боксер условился, что тот будет поднимать его на полчаса раньше, чтобы он мог по собственному выбору сделать что-нибудь особенно необходимое до того, как начнется обычный трудовой день. Его ответом на любую проблему, любую неожиданную трудность было: "Работать побольше!". Таков был его личный девиз.

Каждый трудился по способностям. Так, куры и утки спасли для урожая пять бушелей пшеницы, подобрав рассыпавшиеся по земле зерна. Никто не воровал, никто не ворчал, что мало корма; почти совсем исчезли ссоры, драки, зависть, бывшие раньше привычными чертами жизни на ферме. Никто не отлынивал от работы. Во всяком случае, почти никто. Молли, правда, вставала по утрам неохотно, да и уходила с поля рановато на том основании, что нельзя же работать, когда тебе в копыто забился камень. Да и поведение кошки было странное. Все вскоре заметили, что как только начиналась работа, кошка исчезала неведомо куда. Она пропадала часами, появляясь с невинным видом лишь в часы кормежки да под вечер, когда работа кончалась. Но у нее всегда имелись столь убедительные мотивировки и мурлыкала она так нежно, что не верить в ее добрые намерения попросту было немыслимо. Старый Бенджамин, осел, казалось, совершенно не переменился. И после Восстания он работал все так же медленно и независимо, как и во времена Джонса, никогда не отлынивая и никогда не вызываясь добровольцем на дополнительную работу. О Восстании и его результатах он высказываться не пожелал, а когда его спрашивали, не стал ли он счастливее с исчезновением Джонса, Бенджамин отвечал лишь: "Ослы живут долго, ведь никто из вас еще никогда не видел мертвого осла", - и остальным приходилось довольствоваться этим загадочным ответом.

По воскресеньям не работали. После завтрака, который в этот день полагался на час позднее, приступали к церемонии, соблюдавшейся неукоснительно. Сначала - подъем флага. Снежок нашел на складе старую зеленую скатерть, принадлежавшую некогда миссис Джонс, и нарисовал на ней белой краской рог и копыто.