Философский камень   ::   Уилсон Колин

Непонятый многими читателями, «Посторонний» не был ни прославлением отчаяния, ни его отрицанием, но попыткой сформулировать то, что Уилсон видел как наисущественную проблему цивилизации: «Возведение в культ приживается так же объективно , как заголовки газет за прошлое воскресенье». Индивидуум начинает свое усилие как Посторонний; он может закончить его как «святой».

Ни один автор со времени «славы за одну ночь», постигшей лорда Байрона, не подвергался такому восхвалению – к несчастью для Уилсона. Из писем Байрона мы знаем, с какой неприязнью тот относился к своей ранней «возвеличенной чепухе» и даже чувствовал вину за то, что внес свою лепту в разложение общественного вкуса. Байрон стал подлинным Посторонним, и некоторое отвращение «жизнью, которой жил», что пытался выразить классик, является одним из испытаний, перед которым оказался в свое время Уилсон, — и философским, и жизненным опытом. Вознесенный до срока на высоты славы, Уилсон, конечно же, стал порицаться многими из критиков, которые поначалу его же восхваляли. Удивителен яд истерии, направленный против него, в особенности обозревателями престижных английских журналов. Ремарка Уилсона в предисловии к книге «За пределами Постороннего» насчет того, что критика его работ содержала «привкус насилия, словно публикация моей книги явилась неким преднамеренным оскорблением», не преувеличение. Представить невозможно, чтобы какой-нибудь американский писатель, создавая книгу за книгой, посвященную исследованию «невроза» современной цивилизации и свыше всего наделенный оптимистическим и пророческим видением, подвергался бы такой беспричинной травле. Сложность частично лежит в неохоте многих образованных англичан серьезно воспринимать — даже считать интеллигентным — любого, кто не имеет университетского образования. Опять же различие между Англией и Америкой огромно. С минимумом поддержки со стороны критики, равно как и финансовой обеспеченности, Уилсон с 1956 года стойко продолжал исследования современной цивилизации и опубликовал в свое время три десятка книг по огромному спектру предметов. Хотя по содержанию книги разные: от порнографии насилия («Лингард») до вдумчивого исторического анализа («Распутин и падение Романовых»), до собственной теории сексуального побуждения («Истоки сексуального побуждения»), по теме они сообщаются. Как утверждает Уилсон в предисловии к «Оккультизму»: «Единственная неотвязная идея проходит через все мое творчество: парадоксальная природа свободы». «Философский камень» — краткое утверждение этой темы, выраженное в форме увлекательной притчи, которая, среди прочего, является пародией на научную фантастику, где факт и вымысел мастерски переплетаются в манере Борхеса (которому посвящен роман). Подобно Борхесу, Уилсон полагает, что сознание человека, должно быть, находится перед лабиринтом, но в отличие от Борхеса, Уилсон желает бросить лабиринту вызов, будучи уверен, что сознание человека способно высветить (или имеет на то потенциальные возможности) загадку, которую подстраивают нам «Древние Старые». Проблема на самом деле не в свободе, а в узкой, самопоглощающей привязанности человека к «первородному греху», его приглашающему жесту «паразитам сознания» хронической дремоты.

Как нам пробудиться от сна, как достичь чистого, совершенного, нерастленного сознания? «Философский камень» анализирует и отвергает — через случай с Диком, мистиком с ущербным мышлением — романтический самообман насчет сущностной пассивности в ощущении экстаза. Дик подвержен порывам восприятия красоты (которые только сжигают его), но он их не контролирует и даже не может их осмыслить. Он пассивен, а пассивность — лишь половина процесса, делающего человека человеком, следовательно, он обречен на смерть.