Герберт Уэст - реаниматор   ::   Лавкрафт Говард Филлипс

Казалось, люди не замечали этих взглядов, однако заметили мой страх, который и послужил основанием для нелепейших подозрений после того, как Уэст исчез.

На самом деле Уэст боялся еще больше моего. Из-за своих омерзительных занятий он вынужден был вести жизнь затворника, опасаясь каждой тени. Временами он боялся полиции, а временами испытывал подсознательный смутный страх перед жуткими созданиями, в которых он вдохнул болезненную жизнь, но не успел ее отобрать. Обычно Уэст завершал свои опыты выстрелом из пистолета, но в некоторых случаях оказался недостаточно расторопным. Первый наш подопытный оставил на своей могиле следы когтей. Профессор из Аркхема сделался людоедом, но был изловлен и заточен в сефтонский сумасшедший дом, где целых шестнадцать лет бился головой о стены. О других, возможно, уцелевших объектах наших опытов говорить сложнее: в последние годы научные интересы Уэста выродились в нездоровую причудливую манию, и все свое незаурядное мастерство мой друг употреблял на оживление отдельных частей человеческого тела, которые он иногда присоединял к чужеродной органической ткани. Со временем страсть Уэста приняла совершенно уродливую форму, и о многих его экспериментах невозможно даже заикнуться в печати. Мировая война, на которой мы оба служили хирургами, лишь усугубила эту страсть.

Когда я говорю, что страх Уэста перед своими созданиями был смутным, я прежде всего хочу подчеркнуть сложную природу этого чувства. Отчасти его страх был вызван просто знанием о существовании безымянных монстров, а отчасти — пониманием опасности, которую они могли бы представлять для него при определенных условиях. То, что они исчезли, придавало ситуации особую остроту: если не считать бедняги в сумасшедшем доме, Уэст ничего не знал о судьбе своих креатур. К этому примешивался еще более неопределенный страх: совершенно фантастическое ощущение, испытанное нами в ходе необычного эксперимента в 1915 году, когда мы служили в канадской армии. В разгар жестокой битвы Уэст оживил сэра Эрика Морланда Клапем-Ли, нашего коллегу, кавалера ордена «За безупречную службу». Тот знал об опытах Уэста и был способен их повторить. Чтобы изучить возможность квази-разумной жизни в теле, Уэст удалил у трупа голову. За несколько мгновений до того, как здание, в котором мы работали, было стерто с лица земли немецким снарядом, обезглавленное тело совершило несколько осмысленных движений. Но самое невероятное заключалось в том, что мы оба отчетливо слышали жуткие членораздельные звуки, которые издала отрезанная голова, лежавшая в темном углу лаборатории. Немецкий снаряд оказался к нам милостивым — отчасти. Однако Уэст так никогда и не узнал, одни ли мы уцелели после обстрела. Порой он делал разные предположения о том, как может повести себя обезглавленный хирург, владеющий искусством оживления трупов.

В последние годы Уэст жил в роскошном особняке близ одного из старейших кладбищ Бостона. Он выбрал это место из символических и эстетических соображений: большая часть захоронений относилась к колониальному периоду и, следовательно, не представляла интереса для ученого, ставящего опыты на абсолютно свежих трупах. В подвальной лаборатории, которую тайно строили иностранные рабочие, стояла большая электрическая печь, с помощью которой мой друг мог легко и быстро избавляться от трупов или отдельных частей человеческого тела, как бы в насмешку соединенных с чужеродной тканью — мрачных свидетельств кощунственных развлечений владельца дома. Копая этот подвал, рабочие наткнулись на древний подземный ход, который, несомненно, вел к старому кладбищу, однако не мог соединяться ни с одним из известных склепов, так как располагался слишком глубоко.