Гибельный тупик   ::   Дик Филип Кайндред

«С каждым днем все большим кругом могущество, доброта и всеведение Бога ослабляются, так что на периферии самого большого круга творимое им добро совсем невелико, и столь же невелика и его осведомленность — слишком невелика, чтобы сдерживать деятельность Форморазрушителя, который как раз и проник в бытие в результате божественного акта творения Формы. Само происхождение Форморазрушителя неясно; например, нельзя сказать с полной определенностью, является ли он сам с самого начала существом, ничего общего не имеющим с Богом, или Форморазрушитель есть еще одна ипостась Бога, будучи не чем иным…»

Ему надоело читать и, приложившись еще разок к виски, он принялся устало потирать лоб. Ему было уже сорок два года, и он много раз перечитывал «Библию» Спектовского. Жизнь его, хотя он не так уже и мало прожил, не изобиловала какими-либо примечательными событиями, во всяком случае, до сих пор. Он переменил немалое количество различных профессий, всякий раз работая достаточно добросовестно, но по сути особым рвением не выделялся.

Может быть, отметил он про себя, на этой новой работе я смогу проявить себя куда лучше. Может быть, это мой крупный шанс отличиться.

Сорок два года. Его возраст вот уже немало лет поражал его, и, каждый раз задумываясь над этим, он так и застывал, пораженный, недоумевая, что же все-таки получилось из того совсем молодого и щуплого мужчины, каким он был в двадцать лет, как же так вышло, что незаметно, как песок сквозь пальцы, уходили годы его жизни, а он так до сих пор еще и сумел определиться как личность. Перед своим мысленным взором он все еще казался себе совсем юношей, и, когда он видел свое изображение на фотографиях, ему становилось просто дурно. Поэтому, например, они брился теперь только электробритвой, чтобы не глядеть на себя в зеркале ванной комнаты. Кто-то другой забрал у него его подлинный внешний облик и подменил вот этим, так ему время от времени начинало казаться. Так-то вот. Он тяжело вздохнул.

Из всех его жалких занятий удовольствие доставило только одно, и он вспоминал о той своей работе. В 2105 году он работал оператором подпольной радиостанции, передававшей в эфир только музыку. Она была установлена на борту огромного звездолета с колонистами, направлявшимися на одну из планет системы Денеба.

В хранилище записей он отыскал все симфонии Бетховена, валявшиеся вперемежку со струнными версиями «Кармен» и опер Делиба, и он проигрывал Пятую, свою самую любимую, тысячу раз по корабельной трансляционной сети, опутавшей весь корабль, где громкоговорители стояли в каждой кабине и в каждом служебном помещении. Но что оказалось самым странным, так это то, что никто не жаловался, и он продолжал крутить Бетховена, изменив, в конце концов, Пятой ради Седьмой, а уже в самом конце путешествия — Девятой симфонии, верность которой он уже сохранял затем всю свою жизнь.

Может быть, что мне на самом деле нужно — так это хорошенько отоспаться, — подумал он. Погрузиться в некое подобие сумерек жизни, чтобы воспринимался только легкий фон из звуков Бетховена. Все остальное должно уйти в небытие.

Нет, — решил он. Я хочу БЫТЬ! Я хочу действовать и хоть чего-то достичь в жизни. И с каждым годом это становится для меня все более необходимым. Но с каждым прожитым годом эта возможность все дальше и дальше ускользает от меня. Только вмешательство Наставника может посодействовать моему возрождению.

Только ему одному дано приостановить процесс распада, заменив то, что отслужило свой срок, новым и, притом, более совершенным. А затем процесс распада коснется и этого нового. Форморазрушитель не дремлет — но и Наставник знает свое дело туго. Это как при смене старых пчел в рою; те, у которых износились крылья, погибают, а их место занимают более молодые особи.