Гиперборейский Ключ   ::   Самсонов Александр

Красновато-розовые глаза упырей-кровососов из западных лесов, раскосые – карликов, обитающих севернее Великого болота, круглые плошки ренегатов-полканов, ушедших из северных лесостепей, белесые глазки зеленых пещерников, обитателей Серединного хребта, опустились на утрамбованную ногами тысяч паломников землю. Во всех них читались усталость и надежда. Все ждали чуда.

Старший жрец тяжелой походкой приблизился к треножнику. Осторожно прикоснулся кончиками пальцев к нагретому полуденным солнцем жезлу. Обычно жесткое, властное лицо главы Лабиринта умиротворенно расслабилось.

– Я ощущаю силу! – торжественно пророкотал он. – Магия нашей земли, ярость полуденного солнца, мощь стихий, волшебство лунных приливов – с соизволения Создателя Всего Сущего все соединилось в одной вещи, наделив ее силой, способной повелевать миром. Я ощущаю ее, силу истинной веры и сосредоточения магии. Силу, данную нам, чтобы нести свет учения Создателя всем народам континента.

На площадке посреди Лабиринта стояла тишина. Не поднимая глаз, жрецы культа Создателя Всего Сущего внимали торжественным словам.

На мгновение голос прервался. С ужасом понимая, что он делает совершенно не то, повинуясь минутному умопомрачению, старший жрец вынул жезл из треножника. Мелкими искрами вспыхнули блики на костяной поверхности. Рука непроизвольно дрогнула и совершила круговое движение. Испуганную фигуру священнослужителя окутало жемчужно-перламутровое сияние, перешедшее в непроницаемый туман. Не смеющие поднять глаз жрецы услышали только сдавленный всхлип.

Спустя несколько ударов сердца некоторые из них рискнули поднять глаза. По рядам прокатился изумленный вздох. На площадке, где только что стоял глава культа, никого не было. Только пустой треножник сиротливо возвышался в середине круга, очерченного в центре Лабиринта, да рваные клочья переливающегося перламутром тумана медленно рассеивались в воздухе.

Так родилась еще одна легенда.

Измученные жаждой гоплиты, медленно переставляя ноги, брели по выжженной жарким солнцем пустыне. Изнурительный переход длился уже не один день. Еще недавно непобедимые воины великого полководца копьями и мечами пробились к краю Ойкумены. В теплом океане они омыли усталые тела. Казалось, еще немного, и весь обитаемый мир ляжет к ногам македонской пехоты. Еще чуть-чуть, и все. За той горой, за этими холмами, за рекою, за лесом… и каждый раз обитаемый мир не кончался. Новые народы бились до последнего на вожделенных рубежах, новые земли открывались глазам, но конца этому не было видно. Некогда могучая и непобедимая армия несла большие потери. Добыча уже не радовала воинов – все не унесешь, да и к чему все эти богатства в бесконечной череде битв. Все ощущали страшную усталость – опустошающую, выматывающую, подавляющую дальнейшей бессмысленностью похода.

И был бунт. Бескровный и пассивный. Войска отказались идти дальше. Недавние жители городов, крестьяне, соблазненные предстоящей добычей, патриоты, желающие навсегда избавиться от страха перед персами, искатели славы и приключений, старые опытные воины, еще помнящие Филиппа II, – все перестали понимать, куда и зачем они идут. Дарий разгромлен, Палестина и Египет также под жесткой рукой ближайших сподвижников правителя. Чего еще надо? Индия? Ну, дошли. Дальше-то что?

Александр все понял. Но затаил мысль о наказании непокорных подданных. Хотите домой? Ладно! Направляемые волей повелителя греческие войска двинулись обратно, на запад, напрямую в родные края, минуя плодородные, уже покоренные земли, засушливые пустыни и полупустыни, жалкие стойбища воинственных и гордых кочевников. Пусть боги сами покарают предателей и трусов. Обратно дойдут только достойные. Такое решение принял Александр Великий, царь Македонский.

Высохший до твердости камня такыр отозвался сухим стуком башмаков.