Град обречённый   ::   Стругацкий Борис

О Наставнике говорить было неловко, как о семейном деле с посторонними людьми. - Но я не уверен, что я правильно понял... Может быть, это было иносказание...

- А я не желаю! - заявил вдруг Фриц. - Я - не насекомое. Я - сам по себе. А-а! - он махнул рукой. - Да разве я попал бы сюда, если бы не плен?

- Но почему? - говорил Изя. - Почему? Я тоже ощущаю все время какой-то внутренний протест и сам не понимаю, в чем здесь дело. Может быть, их задачи в конечном счете близки к нашим...

- А я тебе о чем толкую! - обрадовался Андрей.

- Не в этом смысле, - нетерпеливо отмахнулся Изя. - Не так это все прямолинейно, как у тебя. Они пытаются разобраться в человечестве, понимаешь? Разобраться! А для нас проблема номер один - то же самое: разобраться в человечестве, в нас самих. Так, может быть, разбираясь сами, они помогут разобраться и нам?

- Ах нет, друзья! - сказал Кэнси, мотая головой. - Ах, не обольщайтесь. Готовят они колонизацию Земли и изучают на нас с вами психологию будущих рабов...

- Ну почему, Кэнси? - разочарованно произнес Андрей. - Почему такие страшные предположения? По-моему, просто нечестно так о них думать...

- Да я, наверное, так и не думаю, - отозвался Кэнси. - Просто у меня какое-то странное чувство... Все эти павианы, превращения воды, всеобщий кабак изо дня в день... В одно прекрасное утро еще смешение языков нам устроят... Они словно систематически готовят нас к какому-то жуткому миру, в котором мы должны будем жить отныне и присно, и во веки веков. Это как на Окинаве... Я был тогда мальчишкой, шла война, и у нас в школе окинавским ребятам запрещалось разговаривать на своем диалекте. Только по-японски. А когда какого-нибудь мальчика уличали, ему вешали на шею плакат: "Не умею правильно говорить". Так и ходил с этим плакатом.

- Да, да, понимаю... - проговорил Изя, с остановившейся улыбкой дергая и пощипывая бородавку на шее.

- А я - не понимаю! - объявил Андрей. - Все это - извращенное толкование, неверное... Эксперимент есть Эксперимент. Конечно, мы ничего не понимаем. Но ведь мы и не должны понимать! Это же основное условие! Если мы будем понимать, зачем павианы, зачем сменность профессий... такое понимание сразу обусловит наше поведение, Эксперимент потеряет чистоту и провалится. Это же ясно! Ты как считаешь, Фриц?

Фриц покачал белобрысой головой.

- Не знаю. Меня это не интересует. Меня не интересует, чего там ОНИ хотят. Меня интересует, чего Я хочу. А я хочу навести порядок в этом бардаке. Вообще, кто-то из вас говорил, я уже не помню, что, может быть, и вся задача Эксперимента состоит в том, чтобы отобрать самых энергичных, самых деловых, самых твердых... Чтобы не языками трепали, и не расползались как тесто, и не философии бы разводили, а гнули бы свою линию. Вот таких они отберут - таких, как я, или, скажем, ты, Андрей, - и бросят обратно на Землю. Потому что раз мы здесь не дрогнули, то и там не дрогнем...

- Очень может быть! - глубокомысленно сказал Андрей. - Я это тоже вполне допускаю.

- А вот Дональд считает, - тихонько сказал Ван, - что Эксперимент уже давным-давно провалился.

Все посмотрели на него. Ван сидел в прежней позе покоя - втянув голову в плечи и подняв лицо к потолку; глаза его были закрыты.

- Он сказал, что Наставники давно запутались в собственной затее, перепробовали все, что можно, и теперь уже сами не знают, что делать. Он сказал: полностью обанкротились. И все теперь просто катится по инерции.

Андрей в полной растерянности полез в затылок - чесаться. Вот так Дональд! То-то он сам не свой ходит... Другие тоже молчали. Дядя Юра медленно сворачивал очередную козью ножку, Изя с окаменевшей улыбкой щипал и терзал бородавку, Кэнси опять принялся за капусту, а Фриц, не отрываясь, глядел на Вана, выдвигая и снова ставя на место челюсть. Вот так и начинается разложение, мелькнуло у Андрея в голове.