Гробницы Атуана   ::   Ле Гуин Урсула

Однажды она спросила:

— А что делала… что делала мать, когда девочку забирали?

Этого Манан не знал, в тот раз жрицы не взяли его с собой. А она не помнила. Что хорошего в воспоминаниях? Все, все ушло. Она там, где и должна быть. Из всех мест в мире она знает только одно: Гробницы Атуана.

В первый год своего пребывания здесь она спала в одной большой комнате с другими новичками — девочками от четырех до четырнадцати лет. Уже тогда Манана выделили из Десяти Стражников как ее персонального телохранителя, а кровать Архи стояла в алькове, частично отделенном от большой комнаты с низким потолком, где девочки хихикали и шептались перед сном, а утром, позевывая, заплетали друг другу косы. Когда имя забрали у нее и дали в замен другое, Арха переселилась в Малый Дом, в комнату, которая отныне будет принадлежать ей до конца жизни. Весь Малый Дом, жилище Первой Жрицы, стал ее домом, и никто не мог войти в него без разрешения. Когда Арха была совсем еще маленькой, ей нравилось слушать, как люди почтительно стучат в дверь, и говорить: «Я разрешаю вам войти». Раздражало ее только то, что две Верховные Жрицы, Тар и Коссил, не считали это правило обязательным для себя и входили без стука.

Летели дни, летели похожие один на другой годы. Девочки-ученицы проводили свое время в классах и мастерских. Они не играли ни в какие игры

— для игр не было времени. Они изучали священные песни и танцы, историю Империи Каргад, ритуалы и таинства богов, которым были посвящены сами: Божественного Короля, правившего в Авабате, или Близнецов — Арваха и Валуаха. Из всех них только Арха занималась обрядами Безымянных и обрядам этим учила ее только Тар — Верховная Жрица Богов-Братьев. Эти занятия отрывали ее от других девочек на час-полтора в день, но все остальное время было посвящено работе. Девочки учились прясть овечью шерсть и ткать из нее холсты, возделывать всяческие растения и готовить повседневную пищу: чечевицу, кукурузные зерна, грубо измолотые для каши и тонко — для выпечки хлеба, лук, капусту, козий сыр, яблоки и мед.

Единственным развлечением была ловля рыбы в мутной зеленоватой реке, протекавшей в полумиле от Места. Как хорошо было взять с собой яблоко или ячменную лепешку и сидеть весь день, глядя на неторопливую зеленоватую воду и постоянно меняющиеся тени, отбрасываемые облаками на склоны гор. Но стоило только завизжать от удовольствия, когда леска натягивается и ты выбрасываешь на берег бьющуюся серебристую рыбку, тут же раздавалось похожее на змеиное шипение Меббет:

— Тише, дурочка, чего развопилась!

Меббет, жрица из храма Божественного Короля, была еще молодой женщиной, но жесткой и острой, как кремень. Рыбалка была ее страстью. С ней нужно было поддерживать хорошие отношения и ни в коем случае не шуметь, иначе она никогда не возьмет тебя на рыбалку и ты никогда не попадешь снова на реку, кроме тех случаев, когда начинали пересыхать в жару источники и нужна была вода. Ужасное занятие — прошагать полмили по опаляющей жаре вниз до реки, наполнить два ведра на коромысле и как можно быстрее вернуться. Первые сто ярдов были еще ничего, но потом ведра начинали тяжелеть, а коромысло жечь плечи как раскаленный железный прут. Солнечный свет молотом бьет по пыльной дороге, и каждый шаг дается все труднее. Наконец, ты добираешься до огорода за Большим Домом и с плеском выливаешь ведра в бак… Потом нужно вернуться и проделать всю эту процедуру снова. И снова. И снова.