И не было ни ночи, ни рассвета   ::   Брэдбери Рэй

- И повторил каким-то механическим голосом: - Смотри на меня.

Он отрезал большой кусок от пирога, положил в рот, пожевал, посмаковал, проглотил. Он разглядывал пирог, словно прикидывал, с какого края приняться за него теперь. Он потрогал пирог вилкой, потом надавил на него, так что лимонная начинка выбрызнула между зубами. Он взболтал бутылку и налил себе полный стакан молока, наслаждаясь бульканьем, словно музыкой. Он долго смотрел на молоко, любуясь его белизной, потом выпил так жадно, словно целый век не пробовал его. Он подмел ленч за пару минут, наелся до отказа, но посмотрел, нет ли чего-нибудь еще. Больше ничего не было. Он тупо поглядел в иллюминатор.

- Это тоже ненастоящее, - изрек он.

- Что? - спросил Клеменс.

- Все эти звезды. Кто и когда держал в руках хотя бы одну из них? Что толку попусту созерцать предметы, удаленные на миллионы и миллиарды миль. Все, что отстоит так далеко, теряет ценность и больше не беспокоит.

- Зачем же ты стал космонавтом?

Хичкок удивленно посмотрел в пустой стакан, крепко сжал его, отпустил и снова сжал.

- Не знаю. - Он провел языкoм по краю стакана. - Полетел и все тут. А сам-то ты знаешь, зачем делаешь то или это?

- Но ведь тебе нравится лететь?

- Не знаю. И да, и нет. - Глаза Хичкока обрели наконец спокойствие. Пожалуй, я полетел ради самого космоса, большого такого космоса. Мне всегда нравилось думать об абсолютной пустоте, где нет ни верха, ни низа, и о себе самом посреди этой пустоты.

- Ты никогда раньше не говорил об этом.

- А вот теперь сказал. Надеюсь, ты хорошо расслышал?

Хичкок закурил новую сигарету. Он часто затягивался, раз за разом окутываясь клубами дыма.

- Какое у тебя было детство? - вдруг спросил Клеменс.

- У меня его никогда не было. Это, пожалуй, будет почище твоих дикобразов. Как бы то ни было, тот "я" умер. Не желаю его вспоминать. Представь, что ты умираешь каждый день и лежишь в опрятном пронумерованном ящике и никогда не воскреснешь, никогда над тобой не поднимется крышка, потому что за время своей жизни ты умирал две тысячи раз. И каждый раз это был особенный человек, которого я не знал, не понимал и не желал понимать.

- Но ты же сам себя свел в могилу. Все свое прошлое ты просто похоронил.

- А на что мне тот, молодой Хичкок? Он был болваном, круглым болваном, откуда ни взгляни; привык к этому и пользовался этим. Папаша его был подонком, мать - из того же теста, и он только обрадовался, когда они умерли. Я не желаю возвращаться в те дни, не хочу видеть его рожу. Он был болваном.

- Все мы болваны, - ответил Клеменс, - всю нашу жизнь и каждый ее день. Мы думаем так: "Сегодня-то я умница, я выучил свой урок. Верно, вчера я был болваном; вчера, но не сегодня". А назавтра понимаем, что снова оказались в дураках. Наверное, есть только один способ жить в этом мире: принимать как должное, что все мы несовершенны, и поступать соответственно.

- А я не хочу понимать о своей глупости. Тому, молодому Хичкоку я не подал бы руки. Да и где он сейчас? Можешь ты мне его найти? Он умер, ну и черт с ним. Я не желаю думать ни о том, что я буду делать завтра, ни о том, сколько глупостей я наделал вчера.

- Ты ошибаешься.

- Ну и пусть. Позволь мне и дальше ошибаться. - Хичкок снова уставился в иллюминатор.

Весь экипаж смотрел на него.

-А метеор есть на самом деле? - вдруг спросил он.

- Конечно, есть, черт побери, и ты это прекрасно знаешь!

- Да, их видно на наших радарах - этакие блестки в черном космосе. Нет, лучше верить только в то, что под рукой. Иногда, - он окинул взглядом экипаж, - я не верю ни во что, кроме самого себя.

Он поднялся.

- Есть что-нибудь вне нашего корабля?

-Да. .

- Я должен посмотреть. Прямо сейчас.

- Успокойся.

- Подожди, я скоро вернусь.

Хичкок быстро вошел. Космонавты перестали есть.