Император открывает глаза   ::   Колосов Дмитрий

Как жаль!

Именно о них, безумцах, играющих вечную игру с Вечностью, эта книга.



Пролог

Была ночь, неотличимая от прочих, такая же тихая, теплая, ласкающая в полудреме мягкими опахалами неги. Город спал: дремали дворцы и храмы, тихо, с пыльным посвистом посапывали в забытьи широкие проспекты и улочки, негромко всхрапывали всплесками бьющихся о каменную твердь волн причалы и молы. Сон, крепкий и уютный. Сон, что навевает лишь летняя ночь. Сон, который даруют морские легкие великой Александрии, напитывая истомленное дневным зноем тело нежной, ласкающей обожженную кожу прохладой. Сон – тонкий посвист ветра на прямых улицах. Сон – легкое дыхание розовощекого ребенка. Сон – мерная капель клепсидры, стоящей на резном столике у постели. Сон, им объято все. Не спит лишь Фарос – мраморный витязь, увенчанный статуей Посейдона с ликом великого Завоевателя, что огненным оком неустанно указывает путь затерявшимся в ночи кораблям, да стража на башнях и у ворот. Хотя стража и позволяет себе порой подремать. Впрочем, она спит чутко, держа руку на эфесе меча. Стоит лишь раздаться подозрительному шороху и…

Четыре пары глаз открылись одновременно. Веки взметнулись вверх, словно птицы, выгнанные собакой из окаймленной травою межи. Негромко звякнул освобождаемый из ножен клинок.

– Вы что-нибудь слышали? – настороженно спросил воин, выхвативший меч.

Их было четверо – четыре левкасписта, охранявших святыню великого города, Сему – гробницу царей.

– Да, – ответил старший: он единственный имел при себе копье, а на безымянном пальце хвастливо поблескивал массивный серебряный перстень с ликом Сераписа. – Я, кажется, слышал какой-то звук.

– Скрежет, – подсказал самый молодой.

– Да нет, скорее звон, – поправил другой, чье лицо было обезображено шрамом – от нижней губы через весь подбородок.

– А мне показалось, что кто-то вздохнул, – сообщил тот, что поторопился выхватить меч.

– Это была речь! Кто-то говорил, – безапелляционно заявил старший. – Олухи, у вас туго не только с мозгами, но и со слухом! Осмотреть все! Нам не сносить головы, если пропадет хоть драгоценная пылинка! Надеюсь, это все понимают?!

– Да, да, – вразнобой ответили воины, а тот, что со шрамом, прибавил:

– Яснее ясного!

– Тогда за дело! Ты пойдешь слева, ты – справа, ты пойдешь посередине. – Обладатель перстня с Сераписом попеременно тыкал в грудь каждого. – Я пригляжу за входом. Если что-то не так, знаете, что делать! Руби любого! Потом разберемся!

Трое кивнули и разошлись в назначенные им стороны. Начальник караула уселся обратно на скамью, зажал меж коленей копье и упер взор в затворенную дверь. Летняя ночь тепла и коварна. Пьянящие запахи лотоса, долетающие с реки, навевают сон. Воин с перстнем и не заметил, как его сморило. Он прикрыл глаза и ничего не видел, хотя, право, даже не задремли, он едва ли сумел рассмотреть в громадном, тускло освещенном редкими факелами помещении, на две трети загроможденном массивными саркофагами, это, похожее на тень; он не мог и услышать, потому что это действовало совершенно бесшумно.

Первого воина смерть настигла сразу, едва он шагнул в полумрак за массивный угол ближайшей гробницы. Короткий удар в шею, и стражник рухнул. Крепкие руки подхватили, не дав со звоном упасть, уже мертвое тело и положили его на пол. У второго, что заходил справа, зачесалась плешинка. Он снял шлем, а вот поскрести зудящую кожу так и не успел – стальные пальцы толкнули его в основание черепа и столь же ловко подхватили обмякшее тело. Третий успел углубиться в лабиринт саркофагов. На его долю пришелся удар ногой. Направленный под подбородок, он рванул голову с такой силой, что разорвал шейные позвонки. Нападавший поймал тело, но не успел схватить выпавший из ослабевшей руки меч.