Инстинкт? (сборник)   ::   Гансовский Север Феликсович

Потом, не отрывая взгляда от шоссе, сказал:

— Ну и что?

— Так отвезти бы куда-нибудь, где люди.

Долгое молчание, затем одно слово:

— Зачем?

В течение тех минут, пока шел этот разговор, мы отъехали от старика на четверть километра. Спрыгнул на землю, побежал к нему. Вижу, старик уже умудрился доползти до своего прежнего места, где и лежит в своей прежней позе. Остановился я, посмотрел-посмотрел, повернулся, пошагал своей дорогой. В стороне череп, наполовину занесенный песком, через сотню шагов еще одно распростертое тело. Издали определил, что женщина и что мертва — лежит лицом в землю.

Понятно стало, что едущие, идущие по шоссе иакаты привыкли к такому, не обращают внимания на умирающих. А те и не ждут внимания.

Дорога теперь вела через холмы. Поднялся. Впереди город — окраинные дома и крыши, крыши до горизонта. Что-то зловещее в раскинувшейся передо мной панораме.

Сел на бугорок. Каков же первый итог знакомства с Иакатой?… Почти безжизненная планета, где единственное большое поселение таково, что люди уходят оттуда, предпочитая существованию в этом городе смерть в пустыне.

Но раз уж высадился, надо как-то отъесться, окрепнуть. Идти в столицу Иакаты, разведать насколько возможно новый для нас мир. Это обязанность.

Однако ничего жуткого на окраине не было. Город как город. Старый, довольно запущенный и некомфортабельный. Среди трехэтажных кирпичных зданий иногда попадались четырехэтажные с украшенными карнизами и подъездом, но тоже обветшалые. Удивляло, правда, отсутствие заводов и фабрик, складов и мастерских — вообще каких-то свидетельств производственной деятельности горожан. Двигаясь бодрым шагом, я оставлял за собой перекресток за перекрестком, но нигде не попадалось ни одного магазина. Немногочисленные прохожие шли праздно — в том смысле, что ни у мужчин, ни у женщин не было в руках сумок, в которых им бы нести приобретенные по дороге домой продукты или другие покупки. И никакой жестокости в лицах. Пожалуй, только вялость и равнодушие.

Там и здесь на стенах были укреплены доски с текстами, но поскольку я знал лишь устный язык Иакаты, они мне ничего не говорили. Впрочем, судя по несложным и часто повторяющимся символам, на планете было принято не слоговое или иероглифическое письмо, а буквенное, которое нетрудно изучить.

Миновал обнесенный решеткой скверик. В центре возвышалась статуя — мужчина в рост, сложивший на груди руки. Вокруг на скамейках с десяток горожан. Сказал себе, что позже, когда сквер опустеет, смогу, если не найдется лучшего, здесь переночевать. Правда, мне представлялось, что я все еще на какой-то старой окраине, что вот-вот откроются новостройки, административные и торговые здания, кишащие народом, гостиницы, театры и, главное, предприятия, где люди работают, производят. Однако все тянулись по бокам жилые дома со следами обвалившейся штукатурки, а под ноги стелилась все та же выбитая мостовая, где участки разрушенного покрытия перемежались с плотно утрамбованной землей. Прохожих не прибавлялось, их лица были неоживленными, и не исчезало разлитое кругом ощущение безразличия и потерянности.

Один только пункт я отметил как заслуживающий в дальнейшем подробного знакомства. То было украшенное колоннами и фризом здание с двумя очень длинными одноэтажными флигелями. Окна центрального массива все были заложены кирпичом, но флигели смотрели живыми глазницами. У входа в левый стояла, чего-то ожидая, группа местных жителей. Подошел, спросил. Оказалось, музей. Поскольку под фризом по архитраву шла рельефная надпись в одно слово, я, надеясь, что иакаты так и пишут, как произносят, запомнил последовательность восьми составлявших ее символов.

А еще минут через тридцать город кончился. Как обрубленный.