Инверсии   ::   Бэнкс Иэн М.

Он шмыгнул носом и собрался было вытереться повязкой, потом, увидев гримасу на лице доктора, передумал и снова воспользовался рукавом. – Таков приказ. Нужно поторопиться. – И он оглянулся на дверь.

Мы были у перехода к нижним уровням дворца. Коридор позади нас был связан с почти неиспользуемым проходом за кухнями западного крыла и винными погребами. Через узкий круговой колодец впереди по коридору пробивался сумеречный, сероватый свет, в котором можно было разглядеть нас и металлические двери; чуть дальше тускло горели две свечи.

– Хорошо, – сказала доктор. Она чуть подалась вперед и стала демонстративно разглядывать повязку и руки Юнура. – Только эту повязку я не надену, а ту, что надену, завязывать буду сама. – Она повернулась ко мне и вытащила чистый платок из кармана своего плаща. – Вот.

– Но… – начал было Юнур, однако в этот момент где-то за обшарпанными коричневыми дверями раздался звон, и помощник допрашивателя вздрогнул. Он отвернулся, сыпля проклятиями и засовывая повязку себе в карман.

Я повязал надушенный платок на глаза доктору, а Юнур тем временем отпер дверь. В одной руке я нес саквояж доктора, а другой – придерживал ее саму, ведя в коридор за дверями и по уходящим вниз бесконечной спиралью ступеням и через другие двери и проходы в потайную камеру, где ждал господин Нолиети. На полпути где-то впереди снова раздался звон, и я почувствовал, как доктор вздрогнула, а ее ладонь стала влажной. Должен признаться, что и мои нервы были натянуты.

Мы вошли в потайную камеру через низкую дверь, наклоняясь, чтобы не удариться о притолоку (я положил руку на голову доктора, чтобы она пригнулась; волосы на ощупь были шелковистыми и гладкими). Здесь пахло чем-то едким, мерзким и сверх того – горелой плотью. Я словно утратил контроль над своим дыханием – запахи проникали в ноздри, а оттуда – в легкие.

Высокое просторное помещение освещалось пестрой коллекцией древних масляных ламп, которые отбрасывали нездоровый сине-зеленый свет на множество разных бочек, бадей, столов и всевозможных инструментов и емкостей (некоторые имели форму человеческого тела), разглядывать внимательно которые я совсем не желал, хотя мои широко открытые глаза тянулись к ним, как цветы тянутся к солнцам. Высокая жаровня под висячим цилиндрическим дымоходом давала дополнительное освещение. Жаровня стояла рядом со стулом из металлических обручей, которые полностью обхватывали обнаженное тело бледного и худого человека – судя по всему, находившегося в бессознательном состоянии. Стул, подвижно закрепленный на внешней раме, был перевернут таким образом, что казалось, будто человек остановился, выполняя кувырок вперед, – замер в воздухе, опершись на колени, спиной параллельно решетке светового колодца над ним.

Главный палач Нолиети стоял между этим аппаратом и широким верстаком с металлическими мисками, кувшинами и бутылями, а также набором инструментов, которые могли бы принадлежать каменщику, плотнику, мяснику или хирургу. Нолиети качал широкой седой головой, испещренной шрамами. Он стоял, уперев в бока грубые жилистые руки и устремив гневный взгляд на скрюченное тело. Под металлической клеткой, в которую был заключен несчастный, располагался широкий квадратный лоток из камня со сливным отверстием в одном углу. Он был усеян темными каплями, похожими на капли крови. Удлиненные шпеньки, белеющие в сумраке, вероятно, были зубами жертвы. Услышав шаги, Нолиети повернулся. – Сколько можно ждать! – Он сплюнул и задержал свой взгляд сначала на мне, потом на докторе, потом на Юнуре (я обратил внимание, что, когда доктор засунула в карман свой платок, Юнур принялся демонстративно складывать черную повязку, которую пытался ей всучить).

– Это я виновата, – обычным тоном сказала доктор, обходя Нолиети.