Итанты (Таланты по требованию)   ::   Гуревич Георгий

Почему как "оберточная"? Потому что не очень чувствительна Машина девочка, только жирные буквы отпечатываются на ней. И "шершавая" потому, что толстокожая. Но ведь все это я выразил короче. Лаконичны мои новые образы.

- Ты меня дразнишь? Ты оскорбить меня хочешь?

Снова и снова объясняю я, что не злюсь, не выламываюсь, не дразню и не оскорбляю. Вижу я теперь иначе! Машу не утешают мои оправдания. Маша рыдает, ломая руки: пальцы сплетает и расплетает, локти прижимает к груди, словно ей мешают собственные руки, хочет оторвать и отбросить. Маша не находит себе места, Маша не находит слов.

- Ты совсем другой человек, ты чужой, чужой, я такого не знала никогда. Я не могу любить каждый год другого. Я знаю, ты не виноват, это все проклятые эксперименты дяди. Ну какое он право имеет вмешиваться в душу, перелицовывать человека? Где мой милый, добрый Гурик? Подменили, выдали другого - сухого, циничного, оракула всевидящего. А потом будет еще какой-нибудь величественный, снисходительный, божественный. Все разные, все чужие. Я так не могу, не могу, не могу!

Мне не удалось утешить Машу. Она убежала, отмахиваясь, и я решил отложить разговор на другой день, когда она не будет так расстроена. Но она не пришла завтра и послезавтра, а потом я получил от нее письмо. Письмо само по себе символ разрыва. В наше время, когда так легко появиться на запястье, в кружочке наручного экрана, письма пишут, если не хотят видеться.

"Гурик, прощай, - писала Маша. - Гурика, которого я любила, больше нет на свете. А ты только его тезка, чужой человек, захвативший имя и внешность моего лучшего друга. Я даже не уверена, что ты человек. И не преследуй меня, не ищи. Такого я не люблю, такого я боюсь".

Вот так получается. Как говорит шеф: "За все на свете надо платить, а кто платит, тот тратит". И кто осудит Машу? У нее своя правда. Маша хранительница человечества. А я не сохранился, я изменился. Кто меняется, тому изменяют.

Я кинулся было к шефу:

- Спасайте, выручайте, не хочу быть пожизненным кроликом, заберите третью сигнальную, отдайте мою личность!

Но в сущности, я заранее знал, что он ничего не может сделать. Как отобрать у человека талант? Испортить мозг лекарствами? Но кому нужен жених с испорченным мозгом?

Есть, конечно, средство, я и сам догадывался. Талант можно засушить бездействием. Год не пускать в ход лобастую голову, два, три, не думать об уравнениях, графиках, учениках, о людях вообще - отучится она вырисовывать потоки с дельтами и меандрами. Можно, например, возродить детскую свою мечту, закинуть за плечи рюкзак с этюдником, выйти из дому пешком, взять курс на Верхнюю Волгу, Ильмень и Ладогу, вглядываться и радоваться, рисовать цветочки и кочки, ветки и морщины коры, этюд за этюдом, альбом за альбомом "Живописная планета". Можно и не рисовать даже, в каком-нибудь заповеднике обходить просеки летом и зимой, проверять, "пушисты ли сосен вершины, красив ли узор на дубах", и радоваться, что кто-то где-то перевел на Луну еще один завод, освободив сотню-другую гектаров для сосен и дубов.

И лет через семь, выдержав характер, как библейский Иаков, приду я к своей Рахили с докладом: "Маша, я совершил подвиг долготерпения, я достоин тебя, мне удалось поглупеть". Так, да? Не хочется.

Жалко мне расставаться с глобальными задачами, решающимися в переплетении цветных линий, жалко спаянной нашей четверки "Четверо против косности", жалко бросать будущие дела и сегодняшнее срочное: "Земле - зелень, Луне - дым".

Пусть земное небо будет чистым ради чистой наследственности Машиных детей!

Чтобы сохранить Землю, надо изменить Луну,- менять, чтобы сохранить. Вот такая диалектика.

Чтобы сохранить человечество, надо менять человека. Такая моя правда.

Но кто меняется, тому изменяют. Это правда Маши.

У Маши - своя. У меня - своя.

Чья правда правдивее?