Я, Чудо-юдо   ::   Мерцалов Игорь Валерьевич

Замер — в свой нынешний переходный момент, замер в грязи и страдании, в торжестве серости и пошлости, застыл, утратив ориентиры…

Но еще сильнее был другой страх острова: если кто-то дотянется до его разума, он не сможет воспрепятствовать исполнению желания!

Как вообще такая власть оказалась доступной? Почему сразу же, как только завершился первый акт Творения, не ушла эта сила из мира, для чего осталась великим искушением для посвященных?

Я тоже не мог этого понять, однако ситуация вовсе не казалась бессмысленной. Определенная логика чувствовалась и в том, что остров, исполняя желания, не мог их загадывать, потому что вообще не умел чего-то желать. И в том, что истинную власть этого странного Разума можно постичь только через его Сердце.

…Закольцевать время. Это не укладывались в голове, но в миг, когда я мог мыслить разумом Радуги, все представлялось просто и ясно. Более того — я ощущал, что прямо сейчас могу сделать это, а могу, осознанно пожелав, снять историю мира Радуги с тормоза. Могу изменить ход истории. И — не только этого мира. Остров позволил бы мне сделать все — потому что доверял моему слабому человеческому разуму, наделенному желаниями…

Или просто потому, что я — прошедший своего рода испытание Цветком, знающий тайну Сердца — прикоснулся к носителю Разума? Весело журчащей воде крохотного ручейка, мимо которого так легко пройти.

Догадка нашла отклик в сознании Радуги. И мне опять стало страшно, когда я вспомнил о Заллусе. Если кто-нибудь привезет ему хотя бы фляжку этой воды … Я не мог вообразить его желания, но легко мог представить, какие возможности он приобретет. Трудно выразить словами, но в тот миг я сам понимал, что могу ВСЕ. Или почти все, но человеческое воображение не способно четко осознать границу, за которой кончается это почти.

Нет, миллионы сегодня привяжут меня к родному миру, приклеят к нему, пригвоздят! И наверняка наступит момент, когда их сила здесь покажется мне недостаточной.

И возникнет сильнейший искус восполнить недостаток миллионов властью Радуги. Смогу ли я удержаться от того, чтобы привлечь ее в наш мир?

Сейчас мне трудно это представить, но я ведь и не начинал пока жить на широкую ногу. А что со мной будет потом? Предчувствие не сулит ничего хорошего.

Я ждал Заллуса — и не ошибся. Значит, не ошибаюсь и в другом: расплывшиеся границы не смогут меня удержать. И как только я привлеку в наш мир хотя бы ничтожную долю могущества Радуги, для Заллуса это послужит сигналом: на острове есть нечто большее, нежели Цветок!

Тогда все пойдет по второму кругу. Заллус начнет плести интриги, засылать агентов, и, в конце концов, победит, потому что в подковерной борьбе у него передо мной сто очков форы. Другое дело — прямое столкновение. Расклад нынче другой, и тут все шансы на моей стороне.

В сущности, я ведь могу уничтожить его прямо сейчас. Достаточно вызвать в памяти ощущение воды, омывающей ладонь… Нет, не стоит. Вдруг не получится с первого раза?..

Вру. На самом деле другое останавливает. Не желаю я использовать открывшуюся власть для убийства. Все прочие перспективы бледнеют перед ужасом от мысли, что со мной сделает такое начало новой жизни.

— Дядь Чуд-юд, ты чего?

Я старательно вытер руку и поднялся с колен.

— Ничего, малыш. Просто полюбовался ручейком. Знаешь, по-моему, ничего в нем страшного нет.

— А я и не испугался! — короткий хвост гордо вскинулся. — Чесслово!

— Конечно, конечно, — не глядя на него, согласился я успокаивающим тоном. И тут же, заметив краем глаза, что он готов закипеть, добавил: — Да нет, я, правда, верю! Ты закричал не от страха, а от неожиданности, это со всяким может случиться. Бояться тут, конечно, совершенно нечего. Другое дело, если бы это был Ягодный ручей — вот он, да, глубокий…

На самом деле ручей, который мы прозвали Ягодным, отличался единственно шириной. А так его Баюн мог бы вброд переходить. Но я специально выбрал в качестве примера наиболее безопасное место, твердо зная, что Дымок теперь не упустит случая доказать свою храбрость.

Не очень это красиво с моей стороны, но я хотел быть уверенным, что котенок, памятуя о своем невольном «позоре», именно к этому ручейку больше близко не подойдет.