Яд Минувшего. Часть 1   ::   Камша Вера

Родня переживет, и король переживет, и весь мир, а кому не нравится, могут убираться к Изначальным Тварям.

-  Есть в этом доме что-то, без чего ты не мо жешь жить?

-  Ты… Только ты… Я не могу без тебя!

-  Тогда идем. - Куда?

-  Разбудим какого-нибудь клирика. Завтра я представлю ко двору свою супругу.

-  Так сразу? Я никогда не смогу. Отец…

-  Отец простит, ему ничего не останется. Ты пойдешь или понести тебя на руках?

-  Пойду… Только… Ты не смейся, но я надену другое платье. Я быстро…

-  Ты, и в этом лучше всех.

-  Старое платье - дурная примета.

-  Ты справишься или позвать Тирзу?

-  Не надо Тирзу… Создатель!

Треск за спиной, живое, трепещущее тепло у пле ча, сдавленный крик. Закатные твари, их все-таки выследили.

- За меня! Слышишь, за меня! Быстрей!

Распахнутые створки, сорванное голубое полот нище, опрокинутый столик, перевернутая шкатулка с бисером. В дверях - десяток человек с обнаженны ми шпагами. Лица под масками, но одежду и осанку не спрячешь. Это не висельники, это дворяне. Родичи или заговорщики? За ней или за ним?

- Доброй ночи, господа. Как вас много… Молчат и готовятся, молчат и прячут голоса, но

второй слева знакомо сутулится, а тому, кто рядом, не хватает ладони роста. Даже с каблуками. Родичи оказались заговорщиками, а заговорщики - родичами.

- Вы отказываетесь здороваться? Вы невежи или все-таки трусы?

Шаг вперед и в сторону, поклон, улыбка, родное тепло за спиной. Старое платье - «дурная приме та», но малышка будет жить! Значит, к Леворукому отправятся убийцы, сколько б их ни заявилось.



2



Перед глазами - шелковые бабочки, в руке - обнаженная шпага. Бред! И вино тут ни при чем, он не пьян, до такой степени не пьян, что самому странно. Бедная Марианна, такого гостя у нее еще не было.

- Герцог, полагаю, я просто обязана подарить этих мотыльков вам. Вы без них просто жить не можете.

- Сударыня, прошу меня простить.

Нужно засмеяться, вложить клинок в ножны, налить вина, сказать что-то куртуазное, только почему внутри все кричит об опасности? Почему чудятся ландыши и лиловые глаза?

- Вы не знаете, здесь кого-то убили? - Теперь его точно прогонят, и поделом!

- В этом доме? - не поняла хозяйка. - Когда?

- Весной. - Что за чушь он несет? Ему точно пора в сумасшедший дом.

- Весной? - Баронесса улыбается из последних сил; она испугана, и красавицу можно понять: сумасшедший в спальне - это неприятно. - На моей памяти нет, но, Монсеньор, вы так и не съели персик.

- Я искуплю свою вину. - Взбунтовавшиеся пальцы нипочем не желают отпускать эфес, улыбка на личике Марианны застывает, превращается в маску, сквозь золото стен рвется голубизна.

- Робер, ну что же вы…

Шаг, но не к женщине на ковре, а назад, к двери, и она распахивается. На самом деле. С треском. Люди в масках топчутся на пороге, сжимая шпаги и дубины…

Наступают полукругом, медленно, с опаской, хо тят взять в кольцо… А луну вы случайно не желае те? А солнце?

Кресла, столик, цветы в вазе… Как кстати! Воду в глаза первому, вазу в грудь - второму, и вперед. Удар, и еще, пока не опомнились! Не убил, но задел! Обоих… А теперь назад. Три шпаги бьют в пустоту. Что теперь? Ага, задумались, сбились плотнее. Пока

мнутся - малышку в угол. Не надо меня держать! Не надо! Обернулся, успел… Кресло - в ноги тем, кто посредине, сам в сторону и вперед. Сбить в кучу, от влечь. Скатерть… Намотать на руку, пригодится.

Мы выживем, родная, выживем, Леворукий нас побери! Назло твоим дядьям и моим «друзьям»!

- Сударь, мы, кажется, где-то встречались? Ждать удара глупо, полшага вбок и в атаку.

Взмах скатертью и укол. Из-под нее - в грудь. Есть! А вы предсказуемы, господа! Предсказуемы, как нищие на ярмарке. Стягиваете кольцо? Ну-ну… Пиру эт, левой - отмахнуться от ближайших клинков, еще и портьеру на них… Сапоги топчут ландыши… а теперь еще и чью-то ступню.