Эра чудес   ::   Браннер Джон

Цепляясь ногтями за стены канавы, человек попытался подняться. Он чувствовал, как мерзкая глина забивается ему под ногти, облепляет пальцы. Члены онемели, словно деревянные прутья. На три четверти мертв, но разум живет ненавистью.

Темнота – ночь – темнота – ночь…

Над кромкой канавы он увидел огни и вспомнил о тех, что видел раньше. Возжелал пойти за ними. Извиваясь, карабкаясь, упираясь, он пытался подняться и вылезти наружу. Не смог и упал назад. Словно заключенный, закованный в кандалы и ожидающий возвращения мучителей, он пытался избавиться от липкой глины, от слабости своего тела, от своей беспомощности. Раскаленная добела ненависть, как лава погребающая хижины крестьян на склонах Этны, отравляла в нем все человеческое.

Потеряв человеческое лицо, он понял, что границы времени и пространства не так уж непроходимы в сравнении с краями этой глубокой канавы.

Когда эта фигура появилась в ресторане, все замерло. Лишь мгновенье в нависшей тишине еще слышался решительный голос мужчины, выторговывающего ночь у девицы. Затем пустота. Еще не утихший в головах шум разговоров и музыки повис в воздухе, словно пыль.

Уже одно его присутствие было пощечиной. Достаточно одного взгляда, чтобы увидеть, во что он превратился, и понять, что в нем отвратительным образом осквернено все человеческое. Ни маска Красной Смерти, ни Нааман, белый от проказы, не смогли бы навести такой ужас на компанию, как этот человек. Изорванная в клочья одежда висела на нем лохмотьями, как на пугале. Бурая грязь прилипла к его лицу, груди и ногам. Он шел, шатаясь, оставляя за собой на полу ресторана мокрые следы.

Шли секунды. Послышалось несколько безликих выкриков в зале. Однако, судя по силе его горящего целенаправленного взгляда и целеустремленности, было ясно, что он сосредоточен на одном конкретном, присутствующем здесь, человеке. Для чего? Для возмездия? Никакой уверенности. В эту Эру Чудес никогда нельзя ни в чем быть уверенным.

Он за кем-то пришел, – подумал Ден Рэдклифф. Сама по себе мысль казалась неправдоподобно глупой, как призрачные вспышки сна, полного сюрреалистического абсурда, – За мной. Он направляется прямо ко мне.

Лишь биение собственного сердца и пошатывающаяся приближающаяся фигура незнакомца напоминали ему о течении времени. Больше ничего. Будто закованный в прозрачный пластик, он застыл позади тех, кто сидел вместе с ним за столиком. Расстояние между ним и противником было, по крайней мере, в длину стола.

Оно сократилось до двенадцати шагов, до десяти, до восьми. Вдруг девушка за столом – Рэдклифф знал ее как Мору – закричала и вскочила на ноги, за ней последовали и все остальные. Чары развеялись. Ден Рэдклифф снова мог двигаться, что-то сделать, чтобы дать отпор этому ужасу, разбить его, раскрошить эту непристойность, шагающую в облике человека. ,

Он схватил первое, что попалось под руку, им оказался тяжелый стеклянный кувшин с водой. Швырнул его человеку в плечо, заставив того на мгновенье, пока вода, смывая грязь, стекала по щеке, потерять равновесие.

Схватил за горлышко бутылку. Теперь, вскочив, Ден Рэдклифф почувствовал, как его нервы снова вернулись к жизни – они жгли его, как обжигает хорошее виски, разливаясь по венам. Но напрасно с поднятой бутылкой ликера в руке он ожидал помощи.

Человек заговорил. Его отвратительный скрипящий голос наполнил зал, словно ворвавшийся в нарушенный вакуум воздух. «Будь ты проклят! – заорал он. – Будь ты проклят! Будь ты проклят! Это все со мной сделал ты. Ты, скотина!»

Вопреки желаниям Рэдклиффа, подозрения пошатнули его и без того ослабленное алкоголем самообладание, и он, замахнувшись, бросил, что есть силы, эту бутылку человеку в лицо. Она содрала кожу со лба и, звеня, покатилась по полу.