Юбер аллес   ::   Харитонов Михаил

- У нас нет другого выхода, - повторил российский Президент. - И у нас очень мало времени. Это надо делать сейчас, или не делать вообще.

- Если только это выход, - добавил Премьер. Он смотрел прямо в глаза, голос у него не дрожал, но Президент чувствовал, что тот уже согласен, уже убеждён, точнее говоря, уже хочет быть переубеждённым.

- У нас нет другого выхода. Кстати, национальная культура сохранится. Они будут очень тщательно её сохранять.

- Сохранять - да. Но не воспроизводить, так? Культура существует, пока она жива, понимаете вы это или нет?

- Она уже мертва. Посмотрите на то, что пишут, что показывают по телевидению.

- Это временное явление. Это когда-нибудь кончится.

- Вместе с нами. Вы можете сообразить, что нас очень скоро не будет? Просто не будет. И, главное, все всё прекрасно понимают. Просто ничего не могут сделать.

- И что же такое все понимают?

Президент в упор посмотрел на собеседника.

- Вы хотите это услышать? Наша страна неконкурентоспособна. Нация неконкурентоспособна. Мы исчерпали себя. Мы не можем сделать усилия, чтобы подняться. Мы вообще ничего не можем. Всё.

Премьер отвёл глаза.

- Есть новости с мест?

- Всё идёт нормально.

- Сколько их сейчас?

- Ну, полсотни, наверное, наберётся. Там очень низкий процент людей с этим геном. Мы специально искали такое место.

- И ничего?

- А чего вы ожидали? Революции?

- А чего ожидали вы?

- Мы, - серьёзно сказал Президент, - ожидали, что никто ничего не заметит.

- И как?

- Пока всё в порядке. Это же маленький замурзанный городок. Мелкий дребезг на микроуровне. Ленивость и нелюбопытность. А потом будет поздно.

- А не получится ли так, что западники нас за это накажут?

Президент улыбнулся - впервые за весь разговор.

- Может быть, накажут. Но я думаю, что для начала они здорово перегавкаются друг с другом.

Российская Федерация, Ленинградская область, г. Тоцк.

17 июня.

То, что с ним происходит что-то непонятное, он почувствовал сразу после выписки. В больнице его продержали где-то около суток, из которых половину времени он провалялся под капельницей. На прощание главврач, замученный старый дядька в грязном белом халате, посоветовал воздержаться от принятия пищи в течении ближайших двух дней. Саша ухмыльнулся и попытался стрельнуть у доктора сигарету. Доктор поморщился и мотнул головой в сторону двери. В другое время он пошёл бы выписывать бюллетень, но теперь оставалось одно: идти домой.

Странности начались дома. Сначала он поймал себя на том, что стоит посреди прихожей, как баран, потому что ему не хочется подходить близко к вешалке. Присмотревшись, он понял, что вешалка висит криво. Потом в памяти что-то шевельнулось, и он чуть ли не увидел, как прибивал её к этому самому месту года три назад - и ведь до сих пор не замечал, что перекосил. Он потоптался ещё немного, но всё-таки заставил себя повесить куртёнку на колышек, хотя делать этого ужас как не хотелось.

В комнате он почувствовал себя совсем неуютно. Всё было привычным, знакомым, но каким-то неправильным. Особенно зловещим казался мусор в углу. Саша никак не мог заставить себя сесть к нему спиной: он ощущал, что из мусора на него кто-то смотрит.

Он включил телек, но по телеку показывали тоже всё неправильное.

Ночью ему приснилось, что среди мусора сидит крыса. Она смотрела на него красными глазами, и он чувствовал, что, когда он отвернётся, она укусит его, и потом он умрёт. Умрёт в мучениях, гадко и страшно. Саша встал, попил холодной ржавой воды из-под крана, и стал искать совок и веник.

Потом он ненадолго заснул, а утром принялся мыть полы. У себя под кроватью он нашёл осколки стекла, отвёртку с обломанной рукоятью, и пятидесятирублёвку, оказавшуюся там невесть как и когда.