Как огонь от огня   ::   Дворецкая Елизавета

В повседневной серой рубашке она смотрелась гораздо ловчее и приятнее.

— Так им ближе к вечеру боязно! — хихикнула Веретейка, совсем хорошая девица, кабы не слишком длинный нос. — Они ж такие все красавицы, что берегиням лучше не попадаться. С собой уведут!

Все прыснули со смеху, но тут же зажали себе рты. В священной роще стояла тишина, даже ветер улегся. В легком колыхании ветвей и высокой травы чудилось первое робкое движение тех сил, что войдут в земной мир этой ночью. Роща ждала, земля ждала, и даже глуповатая Веретейка понимала: случись им не угодить дочерям Дажьбога, поля останутся без росы, а люди — без хлеба.

— Ой, матушка, красиво-то как! — Ирица протянула было руку к висящей на березе рубашке, пытаясь получше рассмотреть вышивку на подоле, но Метелица проворно хлопнула ее по руке:

— Не трогай! Не для тебя повешено!

— Ну, я хоть посмотрю, я не трогаю! — заныла Ирица. — Так ловко сделано. Мне никогда так не суметь!

— Еще бы! — хмыкнула Первуша. — Для этого руки-то из плеч должны расти, а у тебя из…

— Не серди Ладу, заткнись! — перебила ее благоразумная Рябинка, потом поправилась: — Помолчи, ради чуров, а не можешь, так хоть говори повежливее. А то еще услышат…

Услышать их еще не могли, росеницы придут только ночью, с первым лунным лучом, но боевитая Первуша молча проглотила выговор. Настороженный слух ловил каждое колыхание веточки, и каждая помнила: они уже совсем близко…

— Да я научу тебя! — утешила Метелица расстроенную Ирицу. — Это Резвушкина работа, я вижу. Ее тетка Былятиха научила, и я тоже так умею.

— Я видела вчера Былятиху, — сказала Рябинка. — Встретила ее у нашей крайней ржи, где ручей и там дальше их льны. Дай, говорит, я тебе ленточку поправлю. Такая ты, говорит, ладная да пригожая, был бы мой Шумилка хоть годком постарше, посватали бы тебя ему! — Рябинка хихикнула, но было видно, что ей приятно. — Вот и моя, говорит, деточка, кабы Морана не взяла ее младенчиком, сейчас такая же была бы.

— Жалко ее все-таки! — Метелица вздохнула. Сейчас ей было по-особенному жалко всех, кто пережил ту или иную потерю. — Хорошая баба, а дочки ей больше Макошь не дала, только эти четыре огольца, братики мои любезные, на хворостине верхом вдоль по полю скачут!

— И те еще в женихи не годятся! — поддразнила Рябинку Веретейка и опять хихикнула.

— Ну, не мне, так Перепелке пригодятся! — Рябинка махнула рукой, вспомнив двенадцатилетнюю младшую сестру. — Как раз подрастут еще немного.

— Перепелка ваша пусть сперва веснушки выведет, а то на нее ни недоросточек, ни перестарочек не глянет! — отозвалась вредная Веретейка.

Рябинка протянула было крепкую загорелую ручку к длинной, но жидковатой, цвета мокрой соломы, косе вредины, но вдруг замерла и вскрикнула:

— Тихо!

Все застыли как вкопанные, всех пробрала дрожь. Неужели они, заболтавшись, наткнулись-таки на вил…

Откуда-то издалека долетали поющие голоса. Прислушавшись, разобрали знакомую песню:

На кривой березе Вила сидела, Вила сидела, Рубашку просила. Девки, молодухи, Дайте мне рубашку, Хоть худым-худеньку, Да белым-беленьку!

— Неревинские! — определила Первуша. — Они всегда в том краю развешивают. Что-то мы припоздали сегодня, все вперед нас!

— Да вон наша береза! — Метелица показала на прогалину, где стояло на поляне большое раскидистое дерево. — Она, Рябушка?

— Она! Вон мой платочек привязан! — подтвердила Рябинка.

Под этой березой девушки Куделичей справляли недавний Лельник, и в траве еще можно было разглядеть крашеную яичную скорлупу и остатки увядших венков из подснежников и пролесок.