Как творить историю   ::   Фрай Стивен

Можно, конечно, выудить из бака с водой какашку, но всякий, кто знает, что она там была, пить из него не станет, ведь так, а? Гм? Что? Разве не так? А? Гм?

— Но ведь никто же и не узнает, правда? — В моей голове нарисовалась вдруг жуткая картина: Фрейзер-Стюарт в приступе честности и фанатической ревностности посылает двум моим оппонентам скорбные письма, извещая их о налипшей на «Meisterwerk» грязи.

— Я просто гадаю, вполне ли вы уверены в вашей пригодности для карьеры ученого? Не были б вы счастливее в какой-то иной атмосфере? В средствах массовой информации, к примеру? В рекламе? В газете? На Бип-бип-си?

— Это моя атмосфера, — ответил я со всей твердостью, на какую был способен. — Я уверен.

— Очень хорошо, очень хорошо. Тогда возвращайтесь к себе и перепечатайте все заново, опустив на сей раз вымышленные и гипотетические нелепости. Возможно, что-то из-под обломков спасти и удастся. Но меня просто-напросто удивляет, что вы могли подумать, будто я соглашусь передать подобную околесицу моим коллегам. — Он вдруг громко рыгнул и похлопал себя ладонями по бедрам, раскачиваясь взад-вперед. — Нет уж, простите, да они решили бы, что я с ума соскочил, верно?

Я встал, собираясь уйти.

— Боже оборони, — сказал я, оглядывая Фрейзер-Стюарта от волос под сеткой до веревочных сандалий, — нам это вовсе ни к чему, не так ли?

Вырвавшийся из удушающего зноя его квартиры, я стоял, облокотись о парапет Моста Сонетов, позволяя ветерку, какой уж он ни был, овевать, если можно так выразиться, влажный жар, скопившийся в укромных уголках моего тела, и пыл негодования, бушевавший в укромных уголках сознания. Подо мной скользили вверх и вниз по реке плоскодонки с оглушительно горланившими счастливыми сукиными детьми, только что покинувшими экзаменационные залы. Господи, думал я. Блин, банан и большая булка! Жизнь может быть такой гадостью.

— Эй!

На берегу с удобством устроились Джейми Макдонелл и Дважды Эдди, оба в плавках «спидос», воссоединившиеся и счастливые. Я робко помахал им рукой.

— Давай, Пиппи! Ныряй, тебе же хочется.

— Я, э-э, у меня все еще лежат ваши диски, — крикнул я вниз. — Забросить их как-нибудь?

Они расхохотались, рука каждого обвивала талию друга.

— О, забрось! Конечно, забрось. И сам вниз бросайся. Просим, просим! Забрось, забрось, забрось! Сбрасывайся!

За спиной моей вдруг раздался, напугав меня, голос: i'.tj

— В счастливой молодости есть нечто, нагоняющее тоску, вы не находите?

Лео Цуккерман в немыслимой, надвинутой на лоб панаме, смотрел вниз, на Джейми и Дважды Эдди, корчившихся от хохота на речном берегу.

— Настало лето, — сказал он, — осень уж в пути? [49]

— Им нет до нее дела, — с мрачным удовлетворением отозвался я. — Они второкурсники. Ни вступительных экзаменов, ни выпускных, лишь вино да Гребная неделя.

— И разумеется, быть геем, как это теперь называется, Так модно.

— Ну, наверное…

— Красный треугольник — эмблема гордости [50] . А известно ли вам одно обстоятельство, Майкл? Известно ли, что в лагерях существовали и треугольники лиловые?

— Правда? Для кого же?

— Догадайтесь

— Лиловый треугольник?

— Лиловый.

Я поразмыслил. Такие вещи я, предположительно, должен был знать.

— Не для цыган?

— Нет.

— Э-э… тогда для уголовных преступников?

— Нет.

— Лесбиянок?

— Нет.

— Коммунистов?

— Нет-нет.

— Черт. Дайте подумать…

— Странная игра, не правда ли? Пытаться думать на манер нациста. Пытаться представить совершенно новую категорию людей, которых вам следует ненавидеть. Ну-ка, еще разок

— Художники по интерьеру?

— Нет.

— Душевнобольные?

— Нет.

— Словаки?

— Нет.

— Поляки?

— Нет.

— Э-э… мусульмане?

— Нет.

— Казаки?

— Нет.

— Анархисты?

— Нет.

— Журналисты?

— Нет. !

— О боже. Сдаюсь.

— Сдаетесь? Не можете ничего придумать?

— Магазинные воришки? Хотя нет, вы сказали, не уголовники. М-м, группа расовая?

— Лиловый треугольник? Нет, не расовая.