Клиника смерти   ::   Мерфи Уоррен

Он стоял на перилах моста, откуда четыре сотни и еще девяносто девять человек ушло в небытие, увенчав самоубийством свое в остальном незаметное существование.

Он был крепкого телосложения и ростом около шести футов. Лишь широкие запястья рук наводили на мысль, что это мог, в принципе, быть не совсем обычный человек. Запястья, однако, никак не объясняли, как ему с такой легкостью удавалось твердо стоять на округлых перилах моста.

Даже машины, пересекавшие залив по мосту, с трудом продвигались вперед под перекрестными порывами ветра. Темная рубашка и брюки стоявшего на перилах трепетали и щелкали, как при урагане. А он стоял прямо и абсолютно спокойно, будто перед телевизором в своей собственной комнате

Он вдыхал соленый океанский ветер и ощущал декабрьский холод, который заставил автомобилистов поднять боковые стекла автомобилей.

Он легко переносил холод, заставляя свое тело слиться с ним, как его учили. К ветру он относился иначе. Тело не столько боролось, сколько побеждало ветер, став продолжением моста и его опор, вбитых в скалу, окружавшую залив.

– Ты ждешь аплодисментов, – раздался тонкий голос у него за спиной, – собираясь выполнить простейшее упражнение?

– Спасибо, что мешаешь мне сосредоточиться. Мне только этого и не доставало. Я стою над водой на высоте двухсот футов, и не хватало еще, чтобы меня отвлекали, – сказал Римо, поворачиваясь к миниатюрному пожилому азиату в черном кимоно, чьи седые волосы развевались по ветру, словно шелковые нити, и который так же твердо стоял на пешеходной дорожке, как Римо на перилах.

– Если твое сознание – раб любого шума, не обвиняй шум в своем рабстве, – сказал Чиун, Мастер Синанджу. – Не господин создает рабов, а раб творит себе господ из окружающих.

– Спасибо за веселое Рождество, папочка.

– Если в твоем сердце все еще есть место для праздников белых людей, тогда мне лучше встать на перила рядом с тобой и поддержать тебя, чтобы ты не упал. Даже Дом Синанджу не в силах избавить человека от дурных привычек, если тот их тщательно оберегает.

– Ну, я тоже не в восторге от твоего праздника Свиньи.

– Он не называется праздником Свиньи, – сказал Чиун. – Это просто день, когда все, кто в долгу перед кем-либо, наделившим их великой мудростью, с благодарностью дарят в ответ всякие мелочи.

– Ты не получишь Барбру Стрейзанд, – сказал Римо. – У нас не принято дарить друг другу женщин.

– У нее могли бы родиться достойные дети. А глядя на дешевый спектакль, который ты устроил, я начинаю думать, что Дому Синанджу нужен другой наследник.

– Она же не кореянка, папочка. Она такая же белая, как и я.

– Ради ее красоты я готов сделать исключение. Кровь Синанджу победит любые недостатки, включая неестественный цвет кожи, и тогда я получу ученика, лишенного дурных привычек, нахальства и болтливости. Даже величайший из скульптором испытывает трудности, высекая свои творения из затвердевшей глины.

Римо опять повернулся лицом к холодному ветру. Он знал, что ветер шумит, но не слышал шума. Он знал, что сейчас холодно, но не чувствовал холода. Он знал, что под ним мост, но не замечал этого. Он двинулся вперед по узким перилам над черной водой, и его мысли и чувства стали его центром тяжести. Он чувствовал, что может идти или бежать бесконечно, и хотя видел огни машин, ехавших навстречу, они находились в ином мире. Его мир вместе с телом все быстрее несся мимо автомобилей, пока не достиг другого конца перил, где Римо повернулся и побежал назад к Чиуну, Мастеру Синанджу.

Все началось десять лет назад с упражнений, временами настолько болезненных, что он иногда думал, что больше не выдержит. Потом боль стала иной, и упражнения, казавшиеся поначалу трудными, стали получаться легко, и, наконец, его тело само уже знало, что делать, а ум был занят другими вещами.