Книга, в которой исчез мир   ::   Флейшгауэр Вольфрам

Правда, с этим городом у него связаны воспоминания, которыми он мог по праву гордиться. Именно там и тогда составил он свои первые эпидемиологические карты. Тогда его высмеяли и даже проявили враждебность к его нововведениям. Сегодня же ему воздают почести за те идеи, за которые тогда высокомерно издевались и насмехались над ним. Да, стоит ли в его семьдесят пять лет ради нескольких миль по железной дороге пересекать половину Германии?

Сияющий взгляд внучки — вот что в конце концов убедило его принять предложение. Семнадцатилетняя девушка была вне себя от радости, узнав о предложении. Как это волнительно! Воодушевление внучки передалось старику. Только ради нее отважился он на это путешествие, на эту авантюру. Она должна будет его сопровождать. Да, он был горд тем, что благодаря ему девушка сможет пережить столь прогрессивное приключение. Железная дорога! Теперь все только и говорят о ней. Разве не была его внучка воплощением того будущего, борьбе за которое он посвятил всю свою жизнь — борьбе за господство человека над силами природы, за победное шествие разума и науки?

Тереза снова отвернулась к окну — она не могла вдоволь насытиться зрелищем проносящихся мимо пейзажей.

— Нет, ты только посмотри, — весело крикнула она, — как шарахаются от поезда лошади на дороге.

Николай помедлил, но потом все же посмотрел в окно. Пугались не только лошади. Маленькие дети плакали от страха при виде проносящегося мимо паровоза, в то время как их матери и отцы кивали проезжающим.

— Почему они плачут? — то и дело спрашивала Тереза, краснея от радостного возбуждения.

— Их приводит в ужас грохот локомотива, — крикнул в ответ Николай. — Им страшно.

Тереза принялась кивать в ответ зевакам. Потом она приложила ко рту сложенные рупором ладони и выкрикнула во всю силу своих молодых легких:

— Не бойтесь. Все будет хорошо. Мы едем в новый мир!

Естественно, пешеходы за окнами поезда не могли из-за шума паровоза слышать восклицание девушки, но несколько молодых людей, словно подтверждая ее слова, подбросили вверх свои шляпы. Дети продолжали безутешно плакать.

Сияя, Тереза взглянула на деда и тут же озабоченно спросила:

— Что с тобой? Тебе нехорошо?

— Нет, нет, все в порядке, — поспешил он успокоить внучку. — Мне просто надо привыкнуть к такой скорости.

Он слегка приподнялся, потом снова сел.

Мы едем в новый мир.

Эта фраза отозвалась в его душе тревожным эхом. Он услышал голос. Когда, сколько лет назад, он слышал этот голос в последний раз? И вот он снова звучит в ушах так явственно, словно это было только вчера.

Николай, для нас это слишком тяжелая ноша. Ты должен сказать «нет».

Он закрыл глаза, но это не помогло. Слова продолжали преследовать его.

Это бросает вызов небу и поразит нас безумием.

Он непроизвольно открыл глаза и поднял их к небу. Да, если говорить правду, то и погода потеряла свое значение, она не могла причинить никакого вреда паровозу, который катился по железным рельсам, навечно уложенным на отмеренный отрезок пути. Однако вид синего неба, по которому плыли редкие белые облака, пока еще вселял в него уверенность. Все остальное — то есть развертывавшаяся за окном панорама — внушало тревожное ощущение беды.

Ему не нравился этот вид. Из почтовой кареты можно разглядеть не только горизонт, но и различить во всех подробностях каждую травинку, каждый камешек на дороге. Мир был неподвижен, и человек двигался относительно его неподвижности. Здесь все было наоборот. Казалось, хотя Николай отчетливо понимал, что чувство обманывает его, он пребывает в этой машине в неподвижности, словно став ее частью и перестав быть частью мира, который теперь сам летел мимо него. Существовали только Нюрнберг и Фюрт — отъезд и прибытие.