Конан и осквернители праха   ::   Карпентер Леонард

Исайаб держал переливчатый камень на бессильной ладони. У Азрафеля при виде сверкающего чуда буквально отвисла челюсть. Зефрити придвинулась поближе, ее взгляд загорелся жадностью. Даже у Конана изумленно округлились глаза.

– Значит, – сказал он, – все это время ты таскал перстень с собой? Да ты хоть знаешь, что всех нас и купить и продать за него мог?..

Исайаб издал невнятное кваканье, которое при других обстоятельствах сошло бы за смех.

– Ты сам сказал, что камушек стоит целой комнаты, набитой золотыми монетами... Вот я и задумался, а что же мне с ним делать? Обычно я сбывал добычу Осгару за бесценок... А тут ухватил кусок, который не проглотить...

Исайаб остановился перевести дух, и это далось ему немалым трудом. Его рука безвольно упала, Конан взял с обмякшей ладони синий кристалл и поднял его так, чтобы умирающий мог видеть.

– И потом, – прошептал Исайаб, – богатство – это ведь не самое главное... Я воровал по привычке... ради удовольствия... и за компанию...

Его грудь поднялась и опала в последний раз, тяжелое дыхание прекратилось. Исайаб умер. Какое-то время мертвые глаза еще отражали сияние Звезды.

Конан приложил ухо к груди старого товарища, потом заботливо опустил ему веки. Он помог Азрафелю уложить тело на колеснице и поднялся на ноги. Камня уже не было видно: Конан успел незаметно спрятать его в один из потайных воровских кармашков, вшитых в одежду. Выпрямившись, он оглянулся на своих уцелевших соратников по ремеслу, которых и осталось-то всего двое.

– Похоже, – сказал он, – больше мне тут нечего делать. Чего доброго, скоро набежит стража и станет меня повсюду искать! Я, кажется, еще один сучок на царском древе нечаянно обрубил... – Он рассмеялся, громко, но не особенно весело. – Вот только вас, живущих здесь, не стоит подвергать опасности. Я заберу с собой колесницу и таким образом уведу погоню, если она вообще будет. А по дороге опущу нашего приятеля, согласно его воле, в какой-нибудь канал с быстрым течением...

– Отлично, Конан! Только, чур, я с тобой! – Зефрити в светлой бархатной накидке, открывавшей одно плечико, махнула рукой служанке: – Эй, Хама! Собери-ка быстренько что-нибудь из моих лучших вещей!

Девушка убежала, а стигийка принялась ластиться к Конану, обжигая его знойным взглядом, в котором таилось обожание:

– Где-нибудь в Офире ты продашь свой камень, и мы вдвоем заживем по-царски! То-то разинут рот хайборийцы...

– Ну уж нет!.. – хрипло и трепетно прозвучал голос Азрафеля. – Останься, Зефрити! Я люблю тебя! А ты, Конан, если собираешься ее увезти, сперва прикончи меня! Слишком долго я страдал, глядя со стороны!..

Юный шемит был отлично сложен, крепок и мускулист, но рядом с Конаном он выглядел тщедушным подростком. Он и сам отлично понимал, что обречен, – лицо побелело, руки так и дрожали. Однако он крепко сжимал рукоять висевшего на поясе меча и отступать не собирался.

– Вот что, вы, оба, – сказал Конан и, выпутавшись из объятий танцовщицы, отступил на шаг от нее прочь. – Зефрити, я тебя с собой, сколько помнится, не приглашал. А ты, Азрафель, – он повернулся к юноше и похлопал по рукояти своего меча, – если хочешь оспорить у меня камень, тогда давай. Но драться из-за девчонки...

– Конан!.. – Зефрити снова прижалась к нему. – Неужели ты меня бросишь? После всего, что между нами было?.. – Она прямо-таки повисла у него на руке. – Осгара больше нет, я наконец свободна! Что мне тут делать?

– Если ты совсем свободна, Зефрити, – сказал Конан, и в его голосе прозвучал холодок, – так освободись заодно и от меня. Как-то мне не верится, что ты мне будешь верна больше, чем Осгару!.. – И он вновь стряхнул ее, не забывая присматривать за Азрафелем, который, впрочем, так и не вытащил меча из ножен.