Кошкина пижама   ::   Брэдбери Рэй Дуглас

Все, что касалось их, было чистым безумием, кроме них самих: они были нормальными, здравомыслящими людьми с красивыми лицами; но у меня в голове стало кое-что складываться: настольные часы и еще те, что они носили на руке — по тысяче долларов каждые, если я хоть что-то понимаю в часах — и сами они беспрестанно проверяют время. Я вспомнил платок, который не горит, и бесшовную одежду, и фразу: «Я всегда ненавидел Вестеркотта».

Я всегда ненавидел Вестеркотта.

Лайонел Вестеркотт. Во всем мире не найдется двух людей с таким необычным именем. Лайонел Вестеркотт. Стоя в летней мгле, я тихо повторил это самому себе. Был теплый вечер, мотыльки тихо кружили, шлепая бархатными крыльями о противомоскитную сетку на моей двери. Я уснул прерывистым сном, думая о своей неплохо оплачиваемой работе, об этом милом городке, где все спокойно, все счастливы, и об этих двух людях, которые, похоже, не были счастливы в этом городе и вообще в этом мире. Их усталые складки вокруг рта не давали мне покоя. И еще эти порой усталые глаза, слишком усталые для таких молодых людей.

Должно быть, я все-таки немного вздремнул, потому что в два ночи, как обычно, меня разбудил ее плач, но на сей раз она кричала: «Где мы, где мы, как мы сюда попали, где мы?» А затем его голос: «Тише, тише, замолчи, пожалуйста», — и он успокаивал ее.

— Мы в безопасности, в безопасности, в безопасности?

— Да, да, дорогая, да.

И снова рыдания.

Наверное, я мог бы подумать черт знает что. Большинство приняли бы этих людей за убийц, скрывающихся от правосудия. Но мне такое даже в голову не пришло. Вместо этого я лежал в темноте, слушая, как она плачет, и от ее плача у меня разрывалось сердце и кровь стучала в груди и в висках; мне было так невыносимо жаль ее за эту печаль и одиночество, что я встал с постели, оделся и вышел из дома. Я зашагал по улице и, прежде чем осознал, куда иду, очутился на холме над озером, где возвышалось темное и огромное здание библиотеки, а в руке у меня был мой ключ сторожа. Не раздумывая, зачем я это делаю, в два часа пополуночи я вошел в огромный пустынный холл, прошел через безлюдные залы и флигели, зажег несколько ламп. Затем я вынул с полки пару больших книг и начал просматривать параграф за параграфом, строчка за строчкой, страница за страницей, и так провел я около часа в это раннее-раннее, темное утро. Я подвинул себе кресло и усеялся. Потом взял еще несколько книг. И снова мои глаза устремились на поиски. Я начал уже уставать. Наконец моя рука остановилась на имени: «Уильям Вестеркотт, политик, г. Нью-Йорк. Женился на Эмми Ральф в январе 1998 года. Сын, Лайонел, родился в феврале 2000 года».

Я захлопнул книгу, вышел из библиотеки, запер дверь и зашагал домой сквозь прохладное летнее утро, под яркими звездами в черном небе.

Остановившись перед спящим домом, я постоял немного, глядя на безлюдную веранду и колыхающиеся от теплого августовского ветерка занавески в каждом из окон, держа в руке сигару, но так и не закурил. Я прислушался: над моей головой, словно крик ночной птицы, слышался одинокий плач женщины. «Ей снова приснился кошмар, а ведь кошмары, — думал я, — это воспоминания, они основаны на каких-то воспоминаниях, живых, очень страшных и невероятно подробных воспоминаниях, и вот ей опять приснился кошмар, ей страшно».

Я окинул взглядом город вокруг, маленькие домики, в которых живут люди, расстилающиеся за ними на десять тысяч миль вдаль поля, луга, фермы, реки, озера, шоссейные дороги, холмы, большие и маленькие города, так мирно спящие в этот предрассветный час, и уличные фонари, уже гаснущие за ненадобностью в это ночное время. И еще я подумал обо всех людях на всей земле, обо всех грядущих годах, обо всех нас, у кого в этом году есть хорошая работа, обо всех, кто счастлив в этом году.