Красны как кровь   ::   Ли Танит

В самом сердце леса солнце не светило никогда – даже в полдень. В траве мелькали цветы, но бледные, бесцветные. Под черно-зеленой крышей царили вечные густые сумерки, в которых лихорадочно мельтешили мотыльки и бабочки-альбиносы. Стволы деревьев были гладкими, точно стебли водорослей. Летучие мыши порхали днем, летучие мыши и птицы, считавшие себя летучими мышами.

Здесь стоял склеп, поросший мхом. Выброшенные из него кости валялись у корней семи искривленных карликовых деревьев. Или того, что выглядело деревьями. Иногда они шевелились. Иногда во влажных тенях поблескивало что-то вроде глаза или зуба.

В прохладе, даруемой дверью гробницы, сидела Бьянка и расчесывала волосы.

Какое-то движение всколыхнуло плотный полумрак.

Семь деревьев повернули головы.

Из леса вышла старуха – сгорбленная, со склоненной головой, хищная, морщинистая и почти безволосая, словно гриф.

– Ну вот наконец и мы, – прошамкала карга хриплым голосом стервятника.

Она подковыляла ближе, бухнулась на колени и поклонилась, ткнувшись крючковатым носом в торф и блеклые цветы.

Бьянка сидела и смотрела на нее. Старуха поднялась. Во рту ее редким частоколом желтели гнилые зубы.

– Я принесла тебе почтение ведьм и три подарка, – сказала карга.

– Почему ты это сделала?

– Какая торопыга, а ведь всего четырнадцать годков. Почему? Потому что мы боимся тебя. Я принесла подарки, чтобы подлизаться.

Бьянка рассмеялась:

– Покажи.

Старуха сделала пасс в зеленом воздухе. Раз – и в руке у нее оказался затейливый шнурок, сработанный из человеческих волос.

– Вот поясок, который защитит тебя от штучек священников, от креста, и от потира, и от поганой святой воды. В него вплетены локоны девственницы, и женщины не лучшей, чем ей положено быть, и женщины умершей. А вот, – второй пасс – и старуха держит лакированную – синь по зеленому – гребенку, – гребешок из недр морских, русалочья пустяковина, чтобы очаровывать и покорять. Расчеши ею волосы – и океанский запах наполнит ноздри мужчин, ритм приливов и отливов забьет им уши, оглушит и скует точно цепями. И вот, – добавила старуха, – последнее, старый символ греховности, алый фрукт Евы, яблоко красное как кровь. Откуси – и познаешь Грех, коим похвалялся змий, да будет тебе известно. – Старуха сделала третий пасс и выудила из воздуха яблоко. Плод, шнурок и гребень она протянула Бьянке.

Девушка взглянула на семь корявых деревьев.

– Мне нравятся ее подарки, но я не вполне доверяю ей. Лысые маски высунулись из лохматых бород. Глазные щели сверкнули. Сучковатые лапы щелкнули.

– Все равно, – заявила Бьянка, – я позволю ей самой повязать мне поясок и расчесать мои волосы.

Старая карга жеманно повиновалась. Точно жаба, вперевалочку, приблизилась она к Бьянке. Она завязала пояс на ее талии. Она разделила на пряди эбеновые волосы. Зашипели искры – белые от пояска, радужные от гребня.

– А теперь, старуха, откуси кусочек от яблока.

– Какая честь, – кивнула ведьма, – ох и покичусь же я, рассказывая моим сестрам, как разделила сей плод с тобой.

И старая карга впилась кривыми зубами в яблоко, шумно чавкая, отгрызла кусок и проглотила, облизываясь.

Тогда Бьянка взяла яблоко и тоже откусила.

Откусила, закричала – и задохнулась, подавившись.

Прыжком вскочила она на ноги. Волосы взметнулись над ней подобно грозовой туче. Лицо стало синим, затем серым, затем вновь белым. Она упала в мертвенно-бледные цветы и осталась лежать – не шевелясь, не дыша.

Семь карликовых деревьев замахали скрипучими конечностями, замотали косматыми башками, но тщетно. Без искусства Бьянки они не могли прыгать. Они вытянули когти и вцепились в реденькие волосенки и плащ старухи. Но карга пробежала меж ними.