Крепость мертвых   ::   Колин Владимир

Столб дыма вдруг перестал подниматься, затем снова прянул с неожиданной силой, и его искры пронзили ядовитую бездну. Факелы безнадежно, как души грешников, бились и гасли один за другим. Статуя Солнца освещалась теперь лишь искрами, вылетающими из темного столба. За стенами храма тяжелые клубы дыма окутали крепость, и свет рождающегося дня не мог их рассеять.

- Сын Солнца! - прозвучал в тишине храма торжественный голос, напоминающий звук больших ракушек, в которые трубят перед атакой.

Прошло уже много часов с тех пор, как Атахуальпа скрылся; теперь он стоял на пороге Дома Солнца, держа перед лицом мокрую ткань. Трижды вскрикнув, он проник в здание, наполненное ядовитым дымом, подошел к тому, которого привел в Крепость мертвых, и, опустившись на колени, коснулся его руки. Рука была холодной. Тогда он встал, зажег факел, который принес с собой, и приблизил его пламя к лицу человека, занимавшего седьмой тийяна. Широко раскрытые, с белками, изъеденными укусами дыма, голубые глаза смотрели на него, не видя.

- Покойся возле своего родителя, - сказал Атахуальпа. - Если бы я мог занять твое место! Но человек, завидующий другому, вредит самому себе ...

Медленными движениями он стащил с оцепеневших рук обручи из зеленого металла, подаренные его предкам бородатыми белокожими рогами, пришедшими в век легенд из забытой Атлантиды, и, склонившись, поцеловал камень у ног того, кто оставался среди оскаленных мумий. И покинул храм.

Ничто не читалось на его лице, когда через некоторое время он шел по улице поселения, из которого уходил вместе с Мак Алленом, и когда вступил в хижину, в которой, на яркой разноцветной подстилке, неподвижно сидел старик. Он молча уселся рядом, cквозь приоткрытое оконце в хижину проникал золотой луч, согревая спину старика.

- Инка узрел лицо своего родителя, - тихо сказал Атахуальпа.

- Он ушел свободно и примиренно?

- Да, - глухо ответил Атахуальпа. - Обручи жертвы пели. Может ли надеяться Народ Солнца?

Старик поднял глаза на статуэтку, стоявшую в углу хижины. Потом встал и, опустившись на колени у ног равнодушно сияющего золотом идола, вымученно - так, словно каждое слово было окровавленным куском, вырванным из его сердца, - произнес: - Мы изнемогаем, Виракоча... Я направил к тебе посланца, чтобы он сказал, что мы гибнем. Прими нашу жертву, Виракоча!

Из соседней хижины донесся пронзительный крик новорожденного. Обессиленный, старик упал на глиняный иол, и солнце надело ему на лицо золотую маску.