Кровь-камень (Шэнноу - 3)   ::   Геммел Дэвид

Мало-помалу к ней вернулись силы, но тут же возникла боль в груди и в животе. Иеремия взял ее на руки и пошел к фургонам. Доктор Мередит бросился им навстречу. Иеремия усадил ее в высокую качалку у костра, а Мередит взял ее руку, щупая пульс.

- Мне уже хорошо, - сказала она. - Нет, правда. Тонкие пальцы Мередита прижались к ее лбу, и ей понадобилась вся ее способность сконцентрироваться, чтобы отгородиться от властности его чувства к ней.

- Мне уже совсем хорошо, - повторила она.

- А боль? - спросил он.

- Полностью прошла, - солгала она. - Просто я слишком быстро вскочила на ноги. Пустяки.

- Принесите соли, - сказал Мередит Иеремии. Когда старик вернулся, Мередит высыпал соль на ее подставленную ладонь. - Съешьте! - скомандовал он.

- Меня от нее тошнит, - воспротивилась девушка, но он промолчал, и она слизнула соль с ладони. Иеремия подал ей кружку с водой, и она сполоснула рот.

- Теперь вам нужно отдохнуть, - сказал Мередит.

- Хорошо, - пообещала она. - Но немножко погодя. - Она не торопясь встала. Ноги не подогнулись, и она поблагодарила старика и доктора.

Торопясь укрыться от их заботливых взглядов, Исида направилась к фургону Иеремии и забралась внутрь, где раненый продолжал спать.

Исида придвинула табурет к постели и села. Ей стало совсем нехорошо она ощутила близость смерти.

Отогнав эти мысли, она протянула тонкую руку и коснулась пальцев спящего. Закрыв глаза, она позволила себе утонуть в его памяти, опускаясь все ниже и ниже сквозь слои его взрослости и подростковости, ничего не воспринимая, пока не добралась до его детства.

Два мальчика. Братья. Один застенчивый, чувствительный, другой задиристый буян. Любящие родители, фермеры. Потом явились разбойники. Кровопролитие, убийства, мальчики спаслись. Мучительное горе, трагедия подействовали на них по-разному, и один стал разбойником, а другой...

Исида судорожно вернулась в явь, забыв про свое недомогание, всматриваясь в спящего. "Я гляжу в лицо легенды", - подумала она. И вновь слилась с ним.

Взыскующий Иерусалима, преследуемый прошлым, терзаемый мыслями о будущем, разъезжающий по диким землям в поисках... города? Да, но не только. В поисках ответа, в поисках причины своего бытия. И во время поисков останавливаясь, чтобы сразиться с разбойниками, навести порядок в селениях, сражать богопротивных злодеев. И все время скитаясь, скитаясь, находя гостеприимство только тогда, когда кому-то требовались его пистолеты, и почти изгоняемый, чуть только злодеи бывали убиты и нужда в нем отпадала.

Исида вновь вырвалась в явь, растерянная, угнетенная - и не просто из-за воспоминаний о постоянных смертях и, схватках, но и из-за его душевной муки. Застенчивый чувствительный ребенок стал символом беспощадности, которого страшатся и избегают, и каждое убийство погребало его душу под новым слоем льда. Вновь она слилась с ним.

Она/он подверглась нападению. Из ночной мглы выбегают враги. Треск выстрелов. Шорох позади нее/него. Взведя курок, Исида/Шэнноу стремительно оборачивается, уже стреляя. Ребенок отброшен назад, вместо груди у него рваная рана. О Господи! О Господи! О Господи!

Исида вырвалась из этого воспоминания, но осталась в слиянии, поднимаясь вверх, давая пройти времени, и остановилась, только когда Взыскующий Иерусалима подъехал к ферме Донны Тейбард. Это было совсем другим. Тут была любовь.

Фургоны двигались вперед, и Исида/Шэнноу отправляется на разведку с сердцем, полным радости и надежд на лучшее будущее. Хватит жестокости и смертей. Мечты о своей ферме и тихом супружеском счастье. И тут появились исчадия!

Исида высвободилась и встала.

- Милый несчастливец, - прошептала она, проводя ладонью по лбу спящего. - Я вернусь завтра. У фургона к ней подошел доктор Мередит.

- Что вы нашли? - спросил он.