Кумби   ::   Гор Геннадий

Почему? Потому, что каждая возникающая, вернее - обновляющаяся, клетка с ее сложным химическим аппаратом получает от нуклеиновых кислот, от их наследственной "памяти" точное указание, как себя строить. Говоря образно, тебя помнит каждая клетка твоего организма, вернее - не тебя, а себя, то есть частность, но в целом получаешься ты, хотя целое и частность - это не одно и то же. Слушай дальше: но вот наследственно-информационный аппарат, клеточная и молекулярная "память" начинают портиться от действия энтропии. Человек, занятый и долго не смотревшийся в зеркало, вдруг видит, что его лицо изменилось, деформировались губы, нос, щеки, поседели волосы. Клетки организма не в состоянии себя строить с той бесподобной точностью, как они это делали, пока организм был молод и сопротивлялся действию энтропии. Кто же ответствен за это? Информационно-наследственный аппарат, клетки и молекулы начинают забывать, каким ты был еще недавно. Как видишь, опять все упирается в "память". Но если устранить порчу этого аппарата, то не будет никакой старости. Одна из лабораторий нашего института занимается решением этой проблемы. Может быть, ты доживешь, Микеланджело, до того времени, когда клетки и молекулы долго-долго, бесконечно долго будут помнить, каким ты был вчера, чтобы не дать тебе измениться к худшему завтра. Слова отца произвели на меня сильное впечатление. Я сразу же вообразил себе мир, населенный живыми существами, но без этого столь важного и необходимого аппарата. Они "обновлялись" бы каждые полгода, меняя глаза, нос, губы, весь облик. Если бы это было так, мир походил бы на беспрерывный маскарад, на безобразный спектакль. Но, к счастью, это не так. Я изложил эти мысли в классной работе. Но моя работа, по-видимому, не понравилась учительнице. Она сказала мне: - Петров, вы неправильно поняли тему. Я просила написать не о старении машин, а о старении человека. Когда она сердилась на меня, она всегда называла меня просто Петровым. Я промолчал, хотя готовый ответ уже висел на кончике моего дерзкого языка. Неужели она не может понять, что второму закону термодинамики подвластны не только вещи, но и она сама, Алиса Козловская? А через час после этого разговора я забыл об энтропии, термодинамике, старости, старении, школе - я встретил на лесной тропе Таню. Она шла и негромко читала стихи, которые сочинил поэт, чьей моделью был Алик. И я не знал, читала ли она шутя или всерьез. Она картавила, явно передразнивая моего неодушевленного друга. - Таня! - окликнул я ее. - А, это ты, Петров? - Да, я. Если ты не забыла, меня зовут Микеланджело. - Петров звучит проще. Естественнее. И твоя фамилия больше похожа на тебя, чем твое имя. Микеланджело? Торжественно и смешно. Но ты не сердись на меня, Петров. Ты же не виноват, что тебя так назвали. - Не виноват. - Ты куда идешь? К озеру? Пойдем вместе. - Пойдем. - Ты такой ненаходчивый, Петров. Повторяешь все, как автомат, как хорошее запоминающее устройство. А скажи, пожалуйста, правда, что твой Алик плагиатор? Говорят, что он заимствовал свои стихи у одного современного поэта. - И правда, и неправда. Он же двойник поэта, его модель. И то, о чем ты говоришь, нельзя назвать заимствованием. - А ты уверен в этом? - Уверен. - А твой знаменитый отец? - Тоже уверен. Таня рассмеялась. - "Тоже"? Ты "тоже", или "тоже" твой отец? Или вы оба "тоже"? Ну, не хмурься, пожалуйста. Ты умеешь свистеть? А я умею. Она вложила в рот два пальца и громко свистнула. Лицо у нее стало озорным, как у мальчишки. - Слушай, Петров, а правда, что там, на Уазе, люди растерянные и грустные, а вещи веселые и очень умные? - Может, да, - ответил я уклончиво. - А может, нет. - Но Большой мозг-то, наверное, это знает? - Спроси у него.