Кузен Пассеру   ::   Рэ Жан

Я переодевался в гостиничном номере, собираясь пойти в ресторан, как вдруг из ванной комнаты донесся забавный шум: «клап»… «клап»… словно там кто–то возился и плескался. Я открыл дверь, заглянул и… волосы у меня зашевелились: в ванне, полной крови, барахтался маленький, уродливый калека. Что я говорю! Какой–то анатомический обрубок неопределенно–человеческой формации. На раскромсанной голове блестели выпуклые глаза цвета белой эмали, жадно ухмылялся провал хищного рта. Я узнал Уга–Хо. Ужасающий запах разлагающегося трупа вывел меня из ледяного оцепенения. Он проскрежетал мое имя, потом несколько слов на своем диком пиджин–инглиш:

– Как я… Как я… Пополам… Съеден… Сгнить…

Боже, как я удирал!

Геллерт внимательно посмотрел на гостя.

– Кузен, а может быть, это кошмарное видение – галлюцинация?

– Какое к чертям видение! – возмутился Пас–серу. – Слушайте дальше. Мы плыли в Европу, и вот однажды, где–то посреди Атлантики, матросы ворвались ко мне в каюту и принялись кричать, что реи и ванты забрызганы кровью и на палубе не продохнуть от удушающего зловония; короче, они отказались выполнять парусные маневры. Пришлось прибегнуть к обещаниям и угрозам, чтобы как–то утихомирить людей. Но дважды в лунном свете я видел на фоке в куски, в лохмотья разложившийся труп, и сквозь завывание ветра и скрип снастей слышал проклятый рефрен:

– Как я… Как я… Пополам… Съеден… Сгнить…

Геллерт счел своим долгом утешить страдальца:

– Опять же все можно объяснить болезненной остротой восприятия.

Пассеру презрительно пожал плечами и с минуту помолчал.

– В Лиссабоне я понемногу успокоился. Эта тварь не появлялась, и я уже начал надеяться…

Но как–то раз я возвращался с дружеской вечеринки и на повороте улицы в свете фонаря заметил калеку, устроившегося на тротуаре. И прежде чем заметил, в нос ударила жуткая вонь и меня чуть не стошнило. Я хотел свернуть в другую сторону – поздно: он пружинисто подпрыгнул и бросился в лицо, раздирая жадными своими когтями щеки и губы, обливая меня гнойной сукровицей.

И все началось на следующий день. Голова распухла, как тыква, кожа вздулась фурункулами, я беспрерывно кричал от боли.

Верруга – диагноз портового врача. Судно поставили на карантин, а я провалялся несколько месяцев в больничном изоляторе.

– И потом? – спросил Геллерт, искренне взволнованный.

– Видел его близ набережной в Нанте. Ко мне он не приближался. Через несколько дней в доме пахнуло этой гадостью. Тогда я бросил все, удрал воровским манером – и вот я здесь, в захолустье, где он, возможно, меня не разыщет.

Геллерт призадумался.

– Но если все обстоит именно так, – рассудил он, – эта тварь… гм… если употребить дурацкое слово… есть фантом?

Пассеру не отвечал.

– Я не верю в фантомов, – напыщенно провозгласил Геллерт. – Впрочем, наша религия не признает подобных экзистенций.

И тогда Пассеру произнес медленно и страдальчески:

– А если Бог отвернулся от меня, если я отдан на заклание и уже горю в адском пламени?

Жоан Геллерт опустил голову и почувствовал, как волна великого страха поднимается в его душе.

* * *



В городке отнеслись благосклонно к присутствию Пакома Пассеру – ведь богатство куда важней внешности. Тетя Матильда, принимая его у себя, размышляла о кандидатуре будущей супруги, которая не обратила бы внимания на его безобразие. Церковный староста Плас угостил его вином, а Катрин – служанка Жоана, – соблазненная щедрыми подачками, забыла регламент поста и готовила, дабы угодить негоцианту, тонкие и пряные блюда.

Недели проходили вполне безмятежно: чудовищный карлик–фантом, похоже, еще не отыскал убежища своей жертвы.

Однако в начале апреля Жоан Геллерт открыл нечто тревожное.

В глубине сада затерялся маленький бассейн, посреди коего на облепленном раковинами цоколе вздымался фонтан–тритон.