ЛЮДИ КРОВИ   ::   Троуп Алан

Мария от резкого толчка падает прямо в мои объятия.

Мы подходим к малой пристани. Лают собаки. Я чувствую, как Мария вся напрягается, ловлю кисловатый запах страха, зарождающегося в ней.

– Сторожевые собаки, – объясняю я. Две тени появляются у причала и застывают на берегу.

– Удар и Шрам – вожаки. Они в стае главные.

– Миленькие клички! – говорит она с нескрываемым сарказмом.

Я улыбаюсь:

– Здесь еще по крайней мере пятнадцать таких, как эти. Просто их не видно в темноте. Мы держим их, чтобы нас никто не беспокоил.

Удар и Шрам злобно рычат. Мы подплываем к пристани. Я включаю фонарик и освещаю их. Они на секунду застывают – два огромных зверя в конусе света, – их белые оскаленные клыки зловеще светятся… Увидев меня, вожаки убегают в темноту.

Мария со страхом восклицает:

– Какие огромные!

Я качаю головой:

– Они не крупнее немецкой овчарки. Просто у них непропорционально большие головы и пасти.

Причалив, я выпрыгиваю из катера, чтобы привязать его к кнехтам. – Но они и должны выглядеть страшно. Они охраняют остров. Первых собак привез сюда мой предок, дон Генри, чтобы держать в страхе рабов. Мы годами вели отбор, отбраковывали слабых и наконец вывели что-то вроде своей породы. Теперь у нас все такие, как эти.

К ворчанию вожаков присоединяется целый собачий хор.

– Неужели ты их не боишься? – спрашивает Мария.

– Нет, – ее вопрос позабавил меня. Я с трудом удерживаюсь от смеха. Эти твари знают, кто на острове хозяин. При мне они поджимают хвосты. Засовываю два пальца в рот. короткий резкий свист трижды пронзает ночную тишину. Ворчание сменяется шорохом листьев и хрустом веток. Стая уходит.

Я приподнимаю Марию и ставлю ее на причал. Она ощупывает мои бицепсы и, тихонько засмеявшись, шепчет:

– Такой сильный!

Что-то в этом ее шепоте заставляет меня испытать гордость. Я беру ее на руки и прижимаю к груди. Она поднимает голову и целует меня.

– Питер, – мысленно обращается ко мне отец.

Я досадливо вздыхаю:

– Я занят, отец.

Несу Марию к дому.

– Твой свист разбудил меня.

– Постарайся уснуть снова.

– Ты мне что-нибудь принес? Что-нибудь свежее

и сладкое?

Я еще крепче прижимаю Марию к себе. Она вздыхает.

– Еще не знаю, – мысленно отвечаю я отцу. -

Странный какой-то сегодня вечер.

– А что такое?

– Что-то было в воздухе… какой-то необычный запах… похож на запах корицы… Это беспокоит меня.

Мария зашевелилась:

– Опусти меня на землю. Я хочу получше разглядеть твой дом. Здесь не опасно?

– Не опасно,- отвечаю я и ставлю ее на землю.

– Я так и знал, что ты мне что-то принес! – не унимается отец.

– Она для меня, отец. Спи.

– Кажется, я знаю, что это был за запах…

– Так скажи мне и оставь меня в покое!

Он усмехается:

– Чуть позже. И вообще, я усталый и голодный старик. И у меня неблагодарный и эгоистичный сын,

Разбуди меня, когда у тебя будет что предложить мне.

Тогда и поговорим о том, что тебя так взволновало.

– Отец!

– Потом, Питер, потом! Разве ты сам не велел мне отправляться спать?

Пустота. Он отключился. Вот вредный старик!

– Ты сказал: «Мы держим собак», – напоминает о себе Мария. – Ты здесь не один живешь?

– Нет. С отцом. Он почти всегда в своей комнате. Он очень стар и очень болен.

– О! – смущенно говорит Мария. – Мне очень жаль, – она сочувственно сжимает мою руку.

Мы молча идем по пирсу. Кругом тишина, только волны изредка ударяются о причал, да ветер шелестит листвой деревьев, да мерно дышит океан. Пирс заканчивается массивными железными воротами в заборе из окаменелых кораллов, огораживающем усадьбу. Мы с Марией останавливаемся перед ними. Она ждет, пока я достану из кармана старый ключ и отопру такой же старый замок. За воротами – темнота.