Лечиться будем   ::   Лукин Евгений

Прятать глаза было бы несколько унизительно, поэтому Артём, поглядывая с ответной улыбкой на изображение Президента, в отместку принялся вспоминать, как однажды, ожидая со дня на день возвращения Вики с курорта, он на всякий случай решил уничтожить осевшие в памяти компьютера порнушные снимки из Интернета. Посмотрит - убьет, посмотрит - убьет, посмотрит… И вдруг указательный палец замер над кнопкой. Вроде бы снимок как снимок. Улыбчивый педофил охмуряет первоклашку с бантиками. Оба еще одетые. Только вот личико у педофила почему-то знакомое. Пригляделся - ба! Да это ж наш доктор Безуглов школьников с началом учебного года поздравляет! Видимо, с другого сайта затесался…

С какой, однако, ехидцей на портрет не поглядывай, а гнездилось в Артёме предчувствие, что второе ему спокойно доесть не придется.

Так оно и вышло.

– Все-таки решил закодироваться? - с надеждой, сама еще не веря своему счастью, спросила Виктория. Карие глаза супруги сияли нежностью и любовью.

Мягкий, тающий во рту кусок в меру отбитой, прекрасно прожаренной свинины отвердел и стал поперек горла.

– С чего ты взяла? - пробормотал Артём. Карие глаза опечалились.

– Ну… мне показалось, ты сегодня ходил на прием…

– Да, ходил… Посоветоваться… провериться…

– Ну вот и закодировался бы заодно.

Кому депрессия - кому дом родной. Отбивная мгновенно утратила вкус. Явление, именуемое авгезией и наблюдающееся также при истерии.

– От чего?

– Ты знаешь, - тихо сказала жена.

Артём судорожно вздохнул и оглядел с тоской чистенькую, собственноручно отремонтированную Викторией кухоньку. Нигде ни пятнышка, оконное стекло за бежевой кружевной занавеской, когда-то мутное, в потеках, теперь настолько прозрачно, что кажется выбитым напрочь. Рай. Не об этом ли он мечтал несколько лет подряд? А теперь вот - надо же! - затосковал по утраченному аду.

Да, конечно, раньше скандалы бывали куда круче. Однако заканчивались они у Стратополохов довольно своеобразно. До рукоприкладства не доходило никогда. Стоило склоке достичь критической точки, как Виктория, обезумев, кидалась на Артёма, и они яростно принимались раздевать друг друга. Ссора таким образом была как бы прелюдией ко всему остальному. Теперь же прежние страсти сменились рутинным исполнением супружеских обязанностей…

– Ты сам когда-то заставил меня закодироваться, - напомнила она. - И я согласилась. И не жалею. И прошу тебя о том же…

– От чего ты меня собираешься кодировать?

– От вредных привычек, - покривила душой Виктория. Называть вещи своими именами ей, как всегда, не хотелось.

– Вика! - жалобно промолвил Артём. - Ну какие привычки? Какие привычки? Пью мало, курить выхожу на балкон…

– Господи! - беспомощно проговорила она. - Ну я же не об этом…

Артём не выдержал и отвел глаза, уставился на аппетитную еще недавно отбивную. Честное слово, лучше бы уж крик, угрозы, битье посуды, чем эта правильная мягкая осада.

– Не изменяю… - безнадежно присовокупил Артём, по-прежнему сосредоточив внимание на тарелке. В глубине души он и сам сознавал собственную порочность (поди не осознай, когда перед глазами такой образец!), но ничего не мог с собой поделать.

– Изменяешь… - грустно сказала она.

– Вика… - проскулил Артём. - Ну я же платонически…

– Платонически… - Виктория смахнула слезу. - Значит, сердце твое принадлежит ей, - сдавленно продолжала она, - а мне ты что оставляешь? Гениталии?

– Вика! - вскричал он. - Но это ведь и твоя Родина! И ты не можешь не чувствовать к ней…

– Да, - твердо отвечала Виктория. - Но мое чувство не переходит в навязчивую идею.

– Сверхценную, - тут же поправил он. Поправка была важна: сверхценные идеи в отличие от навязчивых могут возникать и у психически здоровых людей.

– Нет, именно навязчивую!

– Послушай… - Артём осторожно прокашлялся. Виктория, конечно же, ошибалась, но спорить в данном случае не стоило. - Кодирование - крайнее средство.