Ледобой   ::   Козаев Азамат

 – Щелк присел у большого темного пятна в самом створе. – Лоб в лоб сошлись.

– Дыра невелика, ударили раз пять-шесть, не больше. – Воевода, примерившись, встал в пролом. Несколько бревен страшной силой вынесло из общего ряда, и, сломленные посредине, они половинчато щерились острыми сколами в сторону заставы. – Двое в ряд, не больше. Двое с этой стороны, двое с той.

– Потом еще двое, – процедил Моряй. – И еще двое. Человек десять-пятнадцать полегло у ворот. А внутри крепости совсем нет стрел!

– Вот они продавили. – Перегуж спрыгнул наземь и мрачно огляделся. – Хлынули внутрь, растеклись по заставе. Семеро наших парней полегло справа от ворот, двенадцать – слева. А стрел нет потому, что был туман. Туманище. Своих бы не подстрелить.

– Тощий Пес. Я знавал его. Несколько раз видел в Сторожище. – Щелк склонился над бойцом, на котором не осталось живого места. – Одна, две, три, четыре… Поймал четыре меча и три ножа.

– Глотка. – Моряй склонился еще над одним телом. – Семь ран. Пять мечей и два ножа.

– Чужаков не видно. Уходя, трупы забрали с собой. – Перегуж огляделся. – Ни одного не забыли. Хотя кровищи… как будто зарезали стадо быков.

– Да так и было, – хмуро бросил Моряй. – Бычье забили.

Подошел Барсук.

– Сосчитали всех. Пятьдесят два бойца, девять баб… – Дружинный замялся. – Трое мальцов.

– Никого не пощадили! – Моряй зло сплюнул.

Перегуж со Щелком переглянулись.

– А где двое последних, пятьдесят третий и пятьдесят четвертый?

Барсук пожал плечами:

– Не знаю. Если нет среди мертвых, значит, куда-то забились. Померли в какой-нибудь пыльной дыре.

– Ищите, – приказал воевода и жестом отпустил Барсука.

– Много парней полегло у дружинной избы и там… – Щелк показал на дальний конец заставы, где стену подпирала приступка, весьма похожая на лестницу.

– С дружинной избой понятно – там прятались бабы и дети, заставные стояли насмерть, – скривился Перегуж. – А у той стены…

– Дружина прикрывала гонца или гонцов, что должны были уйти за стену и добраться до ладейки, – подхватил Моряй.

– Те самые пятьдесят третий и пятьдесят четвертый. За мной!

Дровье сносили во двор крепости. С наступлением темноты заполыхают погребальные костры, и пятьдесят два воина, девять жен и трое отроков навсегда обретут упокоение. Тела пока не трогали – воевода не велел, – лишь молча проходили мимо и скрипели зубами от бессильной злобы. Приступка, с которой гонец или гонцы должны были высигнуть за стену, скорее молнии унестись в рощу, а там, запутав след, уплыть в рыбацкой ладейке на большую землю, представляла собой настоящее поле брани. Семнадцать человек лежало у нижней ступени, и сколько на этом же месте должно было покоиться оттниров, Перегужу и остальным приходилось только догадываться.

– Гляди, полуночный меч. – Из-под горы тел за самый кончик рукояти Щелк потянул выщербленный клинок. – Весь в зазубринах…

– За стену! – Мельком оглядев меч, воевода первым поднялся по ступеням, а за ним, обходя убитых, поднялись Моряй и Щелк.

– Когда порубили заставных, оттниры припустили следом за гонцами. – Спрыгнув со стены, Перегуж показал на вытоптанную площадь под самой стеной. – Человек двадцать.

Щелк мрачно присвистнул и покачал головой. Нет, гонцы не имели никакой возможности выжить. Наверняка раненные в схватке внутри крепости, они слабели с каждым шагом, а сзади, по горячим следам бежала свора распаленных кровью полуночников. Двадцать свирепых мореходов – это не шутка даже для свежих бойцов.

– Они уходили этой дорогой, – кивнул воевода под ноги. – А за ними неслась бешеная стая. И, сдается мне…

– Что?

– Оттниров тоже порубили за здорово живешь. Широко кровищей расплескались, очень широко. Слишком широко для двух гонцов.