Лес великого страха   ::   Гинзбург Мария

Рейнекке, импресарио труппы «Лисята», обучил ее грамоте для того, чтобы растянуть фазу ухаживания – милые любовные записочки очень способствуют этому, а львиную долю подарков от пылких кавалеров Мадлен отдавала Рейнекке в зачет собственной стоимости. А сейчас актриса писала прошение… да нет, не прошение, поправила себя Мадлен, донос она писала И если бы старый Лис узнал об этом, он бы горько пожалел о том дне, когда ему пришла в голову мысль обучить свою приму грамоте.

Мадлен поправила выбившийся из прически золотистый локон, макнула перо в замызганную чернильницу и продолжила:

«… – его настоящее имя. Довожу до сведения вашего величества, что этот опасный негодяй разыскивается в графстве Боремия за совершение следующих преступлений…»

В парке, окружавшем летнюю эстраду Кулы, деловито жужжали пчелы. Над городом сгущались сумерки, вкрадчивые и обманчивые, как любовные речи.

«…зверское убийство крестьянки Брюнгильд Зоббер из деревни Фогелъхаус в окрестностях города Азнабрюка…»

Грудь, бок и низ живота отозвались тупой болью. Хотя вот уже одиннадцать лет, как болеть у Мадлен было нечему.

«…доведение до сумасшествия благородной дворянки Дианы фон Зильберфухс…»

Актриса размяла затекшую кисть и продолжила:

«…убийство Кримхильды, единственной дочери графа Боремии Фридриха Смелого…»

Колокола на ратуше начали вечерний перезвон. Гость, ради которого Мадлен сегодня призвала свой Цин и вспомнила правила приготовления декоктов, должен был вот-вот появиться.

«В настоящее время Хаген фон Татцелъберг проживает в таверне „Золотой единорог“ на площади Трех Воинов под именем…», торопливо дописывала актриса.

Мадлен услышала шаги и узнала обладательницу этой легкой, пружинистой походки. В беседке появилась Инга. Сестра была младше Мадлен на семь лет, но уже сейчас выглядела старше актрисы.

– Все готово, – сказала Инга. – Он пришел. Ждет тебя в гримерке.

Сестры обменялись улыбками. Безрадостными, холодными и злыми.

Мадлен никогда не думала, что когда-нибудь в жизни займется доносительством. Раньше ей приходилось писать только небольшие диалоги для своих героинь в пьесах, сочиняемых Лисом для увеселения благородной публики. Но даже ненависть к человеку, который разрушил ее жизнь, не могла заставить Мадлен унизиться до анонимного доноса. Актриса поставила свою подпись, подула на листок, чтобы чернила высохли быстрее.

– Может, все-таки не надо, – сказала она задумчиво.

– Неужели ты простила его? – удивилась Инга.

Мадлен покачала головой. Тяжелая золотая коса выскользнула из-за плеча, упала на грудь.

– Нельзя простить того, кто убил тебя, – сказала актриса. – Но я боюсь, вдруг он… вдруг он отомстит.

Ее зеленые глаза остановились на лице сестры. В них были те же самые непонимание и ужас, что и давней ночью, когда хлестал дождь и соседи притащили Мадлен домой. Она была почти прозрачной – вся кровь вытекла из трех огромных ран, пока тело несли.

– Он изгнанник, – твердо сказала Инга. – Уголовник в бегах. К жрецам Прона он не пойдет, а если захочет сделать какую-нибудь магическую гадость, Лис почует.

Мадлен сложила листок вчетверо и отдала сестре. Они обнялись. Спускаясь по ступенькам в сад, актриса ощутила аромат лука – словно ее опять избрали Луковой Королевой. Хотя здесь, на берегу теплого моря, в саду среди смокв и оливковых деревьев, этот запах никак не мог быть реальным, он обрушился на Мадлен с такой силой, что у нее зачесались глаза. На миг актрисе показалось, что она снова стоит на помосте перед весело гудящей толпой, улыбаясь и чуть не плача от запаха висевшей у нее на груди огромной луковой гирлянды. «Кто бы знал, что мне придется всю жизнь вот так, – подумала Мадлен. – С улыбкой на лице, жмурясь от слез…» Она глубоко вздохнула, но, как всегда, не почувствовала вкуса воздуха. Мадлен улыбнулась и пошла к сцене.

Инга же направилась к выходу из парка.