Летающие колдуны   ::   Нивен Ларри

Он продолжал говорить нараспев, призывая Маск-Вотца и Влока — бога насилия, а в одном случае он даже произнес руну, оскорбляющую Тис-турзика — бога любви, потому что любовь, обернувшаяся ненавистью, сможет оказаться самой могущественной силой.

Шуга опять сверился со списком и достал сосуд с дремлющими жалящими насекомыми, с разной плесенью и пиявками. Сначала он извлек насекомых с жалами и насекомых с когтями и принялся разбрасывать по сторонам. Хотя твари были вялые, некоторые попытались напасть на нас, поэтому мы постарались закинуть их туда, где они не будут представлять немедленной опасности. К тому же мы не поленились натянуть самые толстые сапоги и перчатки, которые не могли прокусить эти клыкастые бестии.

Шуга большими комьями грязи залепил отверстия возле панели с шишками и выпуклостями, призывая одновременно Синил — повелителя грязи. Воздух из-за жары и воды сделался почти что непригодным для дыхания, но панели были еще горячее. В некоторых местах серая грязь Шуги потрескалась и почернела. Поверхность под ней светилась красным и дышала таким жаром и вонью, что никто из нас не решался туда приблизиться. Внутри яйца что-то шипело и дымилось.

И все это время Шуга не переставал взывать к Элкину — богу грома, богу страха.

— Элкин! О, Элкин! Сойди вниз, о великий и малый, бог грома и молнии и громких звуков! Сойди со своей горы, о, Элкин, сойди со своей горы и порази этого святотатца, который осмелился осквернить священное имя твоей магии.

Шуга забрался на кушетку демона и, раскинув руки, протянул их вверх, к небу. Торжество рисовалось на его лице, когда он произносил последнее кантало проклятия.

Гнездо было запутано паутиной боли и разрисовано рунами отчаяния.

Затопленная раскаленная кабина кишела огненными шарами, колючими крабами, морскими чудищами и пиявками. Где-то что-то горело: густой дым выбивался из-под стенок. Я задыхался от негодного воздуха, слезы слепили глаза.

Это была мастерская работа.



15



Вслед за Шугой я вывалился из гнезда. Сухая трава затрещала под ногами, когда я спрыгнул на землю. Мы наверно полжизни потеряли в этом созданном Шугой аду.

Я удивился, обнаружив, что еще день. Двойной солнечный свет разливался над миром с ободряющей привычностью. Деревья, растения и трава показались мне черными, я подумал, не слишком ли долго мои глаза привыкали к свету гнезда Пурпурного.

Я наслаждался холодным чистым воздухом. Голова кружилась. Но несмотря на это именно мне пришлось помогать Шуге идти. Я только наблюдал за проклятиями, Шуга же осуществлял их, и это отняло все его силы. Неверными шагами мы спускались по склону. Наши тени с красно-голубыми краями раскачивались перед нами. Как кончилось проклятие, так кончилось и соединение. Светила опять разошлись.

Казалось чудом, что Пурпурный не помешал нам, но еще только близился полдень. Мы умудрились уложиться в кратчайшее время.

Мы притаились среди кустов. Чистый воздух действовал как крепкое вино, и я чувствовал, что пьянею от него. Мы разлеглись под раскидистыми черными листьями и дышали полной грудью.

Немного погодя я перевернулся на бон, посмотрел на Шугу и спросил:

— Когда это начнется?

Он не ответил, и я решил было, что Шуга уснул. Меня бы это не удивило. Он осунулся, напряжение последних дней измотало его. Глаза, когда он их раскрыл, были красными и обведены кругами. Шуга медленно вздохнул:

— Не знаю, Лэнт, не знаю. Возможно я забыл что-нибудь...

Я сел и с беспокойством посмотрел на черное гнездо. Оно оставалось все там же, во впадине между двумя холмами. Дверь приглашающе раскрыта. Дверь!..

— Шуга, — закричал я. — Дверь! Мы оставили ее открытой.

Он резко поднялся, в ужасе уставившись на поляну.

— Мы можем ее закрыть? — спросил я.

— Для этого требуется другое заклинание, — ответил Шуга.