Лев в долине   ::   Питерс Эллис

До сих пор вижу его издевательскую улыбку и слышу презрительные слова: "Итак, прощайте, дорогие мои! Надеюсь, мы больше никогда не встретимся".

Эмерсон вцепился в перила с такой силой, что сухожилия рук напряглись, как корабельные канаты. Не дождавшись ответа, я продолжила:

- Помню и клятву, которую я тогда дала себе: "Ну уж нет! Мы непременно встретимся! Я не успокоюсь, пока не выслежу тебя и не положу конец твоим гнусным козням".

Эмерсон перестал пробовать перила на прочность и заметил ворчливо:

- Возможно, в тот момент ты и впрямь была настроена воинственно, но потом усиленно это скрывала, пока в июле прошлого года у тебя не взял интервью этот рыжий молокосос из "Дейли йелл". Ты сознательно меня обманула, Амелия: ты скрыла, что пригласила проныру О'Коннелла в мой дом! Ты тайком его привела и тайком вывела наружу, да еще подговорила слуг помалкивать.

- Я всего лишь щадила твои нервы, дорогой. Ты ведь не выносишь беднягу О'Коннелла. Помнишь, как однажды спустил его с лестницы?

- Ничего подобного я не делал! - с жаром возразил Эмерсон. Иногда память его все-таки подводит. - Хотя мог бы, если б застал его в моем кабинете. Нечего приставать к моей жене и строчить лживые статейки обо мне! Надо же все так переврать! Да я чуть со стыда не сгорел, когда прочел эти россказни в газете.

- Извини, Эмерсон, но я не могу с тобой согласиться. О'Коннелл вовсе не придумал ту красочную историю о нашем спасении. И один из нас все же пригрозил вывести Гения Преступлений на чистую воду. Возможно, то был ты, а не я. Разумеется, я скрыла от репортера все подвиги нашего чада, иначе Рамсес возомнил бы о себе невесть что. Но во всем остальном я ничуть не погрешила против истины. Лично у меня не было причин краснеть. Я всегда помню, что мои супружеский долг - пропеть хвалебную песнь храбрецу, спасшему беспомощную жену от верной погибели.

- М-м... - промычал Эмерсон польщенно. - Все так, Пибоди, однако...

- Попомни мои слова, Эмерсон: этот мерзавец еще о себе заявит. Ему удалось скрыться, зато мы разоблачили его коварные замыслы и вырвали из его алчных лап похищенное сокровище. А этот тип не из тех, кто мирится с поражением.

- Откуда такая уверенность? Ты же ничего о нем не знаешь, даже откуда он родом, нам неизвестно.

- Не сомневаюсь, что он англичанин.

- На арабском он изъяснялся не хуже, чем на английском, - напомнил Эмерсон. - Его лица ты тоже толком не разглядела - настолько оно было заросшим. Никогда в жизни не видел такой густой бороды! Ты бы его узнала, если бы увидела бритым?

- Непременно.

- Гм! - Эмерсон обнял меня и притянул к себе. - Должен тебе признаться, Пибоди, ничто не доставило бы мне такого удовольствия, как набить этому мерзавцу физиономию! Если он снова встанет нам поперек дороги, я устрою ему такую взбучку, что он пожалеет, что родился. Но самому напрашиваться на неприятности особого желания не испытываю: есть дела и поважнее. Обещай, Пибоди, что и ты не станешь лезть на рожон.

- Конечно, дорогой.

- Дай слово.

- Обещаю не рисковать.

- Ты - чудо, дорогая моя Пибоди! - С этими словами Эмерсон перекрыл мне кислород, не обращая внимания на подглядывающих за нами матросов.

Я твердо намеревалась сдержать слово. Зачем искать неприятностей, когда они наверняка сами тебя найдут?

II

В Александрии мы сошли на берег и сели на каирский поезд. Дорога занимает чуть больше четырех часов, но многие пассажиры успевают за это время смертельно заскучать - настолько безликой кажется на неискушенный взгляд нильская дельта. Зато наметанный взгляд археолога в любом холмике усматривает похороненный под песками древний город. Рамсес и Эмерсон без устали спорили о том, что может скрываться под очередной неприглядной кочкой.