Лилит   ::   Обухова Лидия

Все трое были молодые охотники, ни они, ни их отцы не знали степей - и теперь стояли потрясенные!

Люди Табунды пробыли в долине до полудня, а когда воздух очистился, увидели дальний хребет с огромной белоснежной горой, словно плавающей посреди небес. Что это такое, они еще не знали, как не знали и их предки, которые вышли из обширной низменности, ставшей впоследствии морем.

Сборщицы клубней, услышав благую весть, поспешно вернулись в стойбище с пустыми руками, но никто не поставил им этого в вину.

Племя стало готовиться к дальнему переходу; всем хотелось, чтоб новое солнце застало их уже в пути. Почти до рассвета горели охранительные костры, и дозорные время от времени ударяли в табунду, словно отгоняя злые силы, которые могли надвинуться на стойбище. Впрочем, сознание человека не слишком перегружалось фантазией, в людях Табунды преобладали прямодушие и бесшабашность несокрушимо здоровых людей. Загадки мира стояли перед ними еще в столь малом количестве, что они проходили сквозь них, как сквозь рассветную дымку, - она не застилает зрения! Взгляд их был ясен и направлен лишь на ближние предметы.

Они не так уж скоро прикочевали к обетованной опушке. Лес словно не выпускал их: каждую ночь бушевали грозы, сверкали молнии, и то одно, то другое высохшее дерево с грохотом падало на раскинутые ветви, будто убитый охотник. Ведь и деревья, как люди, умирают от ран и болезней...

Племя двигалось медленно, но смельчаки все чаще охотились на равнине и приносили оттуда незнакомых животных. Они возвращались позже остальных, утомленные, кичливые. Неизъяснимое блаженство примешивалось к стуку сердец тех, кто побывал на просторе, словно их богатырские грудные клетки тоже превращались в певучие гудящие табунды...

Перед Одамом равнина предстала впервые под шелковистым теплым дождем. Он долго вдыхал ее здоровый, свежий ветер, запах холмов и луговин, одетых травами. Было непривычно и странно чувствовать себя видимым отовсюду; невольно он еще попятился к деревьям. Но не сравнимый ни с чем безбрежный дневной свет уже захватил его, и он стоял, приоткрыв рот, чтоб дышать светом, как воздухом.

Эти мгновения облегчающей свободы прояснили ему что-то и в нем самом. Ведь с того дня, как он коснулся Лилит, жизнь его стала трудной и путаной. Он сделался угрюм и неловок. Уходя с охотниками, то и дело оступался; сухие ветви с треском ломались под его ступней. Наклоняясь над лесным ручьем, он медлил утолить жажду, потому что ему повсюду мерещились бегучие глаза Лилит. Прежний крепкий сон сменился прерывистым забытьем, и, когда он просыпался по нескольку раз в ночи, ему стоило большого труда не вскочить и, слепо расталкивая спящих, не кинуться на поиски девушки.

Пламя желаний заставило его потерять благоразумие. Хотя это случилось не вдруг.

Однажды Лилит прошла от него в трех шагах, не заметив. Взгляд ее был напряженным, ушедшим в себя. И такими же, словно невидящими, руками она небрежно сжимала скорлупу большого ореха; серебряные капли падали с доверху налитого сосуда. Они взблескивали на солнце и жужжали, как рой пчел. Жужжание, разумеется, наполняло только уши Одама. Он стоял неподвижно, пока Лилит проходила мимо, подобно сухой зажженной огнем ветви, - ему палило губы! Но когда она скрылась, он со стоном припал к земле, на которую брызнуло несколько капель из ее сосуда, пытаясь охладить щеки этой призрачной влагой... Смутно и странно было у него на душе.

Лишь здесь, на равнине, он наконец понял, чего хотел: он хотел одну Лилит! Хотел, чтоб она заботилась о его огне и собирала ему коренья, пока он уходил с мужчинами на охоту.