Люди Истины   ::   Могилевцев Дмитрий

– Пойдем, пойдем! – позвал Омар. – Вы проголодались, наверное?

Солнце еще и полпути не прошло от зенита к холмам, когда Хасану уже не хотелось ни разговоров, ни пищи. Хотелось только уронить голову на что-нибудь не слишком твердое, да и забыть обо всем до утра. Хасан втихомолку проклинал себя да щипал за ладонь. Помогало не очень. Сам виноват, не следовало столько есть. Хотя и знал, что после походного рациона не следует напихивать в себя много и сразу, но разве удержишься, когда настоящий мясной аш, и свежий хлеб с сыром, и маслины. Вроде и съел-то всего малость, а внутри будто непомерный, раздутый бурдюк сна пополам с ленью. Омар глядел понимающе, усмехался. Но спора не оставлял. Поражение из-за усталости, а тем паче из-за телесной слабости, – тоже поражение. В особенности когда происходит от невоздержанности. Аллах отнимает телесную силу у тех, кто упрямствует в бессилии ума.

– Ну и что же ты найдешь нерационального в этом мире, друг? – снова спросил Омар. – Движение солнца и звезд, зим и весен, – все определяемо и исчисляемо. То, что вчера – тайна, сегодня уже искусство. А назавтра это знает уже и базарный люд. Мир вокруг ясен, как кристалл, – достаточно посмотреть на него незамутненными глазами. Аллах создал его таким, – слава Ему!

Хасан воткнул ноготь себе в ладонь. Почувствовал под пальцами горячее. Вздрогнул.

– Скажи мне, брат мой, если ты построил дом на фундаменте из единственного камня, что будет с домом, если этот камень расколется?

– Упадет, само собою.

– Если ты строишь дом доводов, исходя из неверного посыла, что будет с ним? Разве не то же самое?

– Ну, Хасан, неужели ты Господа миров посчитал неверным посылом? – Омар улыбнулся.

– Нет. Я считаю, что Он непостижим уму. А все, построенное человеком на непостижимой человеку тайне, останется зыбким и непрочным, – что бы этот человек ни воображал. То, на чем строит человек, – всего лишь человеческое истолкование непостижимого. Оно слабо, как и сам человек.

– Да… – только и выговорил Омар, застигнутый врасплох. – Конечно, Господь нашим умом непостижим, но… посуди: вот, к примеру, это блюдце. Ведь с ним все ясно и просто. Гончар замесил глину, вылепил, художник расписал, обжег в печи. А мы берем с него маслины, так запросто. Где же тут тайна, – если, конечно, не высасывать ее из пальца, разглагольствуя про тайное предназначение этого блюдца, про то, что оно, быть может, спасет мне жизнь – или отнимет ее?

– А как произошла глина? Что такое огонь, обжегший ее? Вода, на которой ее замесили? А может, глина годится и для другого, невообразимого нам? Может, мы как дикари, которые, подобрав хлеб и не зная, что его можно есть, лепят из него идолов?

– Не знаем сейчас – узнаем со временем, – сказал Омар неуверенно.

– А как? Тычась вслепую, выуживая сведения из сотен противоречащих друг другу книг? Тратя годы недолгой жизни, чтобы проверить вычитанное и подслушанное на своем опыте?

– Ну, я не против потратить жизнь, чтоб найти что-то по-настоящему новое, полезное людям, убедить всех, что я не ошибся, – и записать так, чтобы потомкам не нужно было повторять за мной, тратить жизни на то, на что я уже потратил свою.

– Зная при этом, что кому-то на этой земле все, с таким трудом найденное тобой, уже известно?

– Знание, которым не делятся, умирает с тем, кто его носит.

Хасан покачал отяжелевшей головой:

– Настоящее знание не может умереть.