Лолита, или Ставрогин и Беатриче   ::   Лем Станислав

---------------------------------------------

Лем Станислав

Лолита, или Ставрогин и Беатриче



Станислав Лем

Лолита, или Ставрогин и Беатриче

I

Одним из самых печальных для меня фактов в литературе является отсутствие критериев. Они, раэумеется, существуют. Разумеется, есть много знатоков, которые это мое признание сочтут вздором и, если вообще захотят со мной дискутировать (в чем сомневаюсь), готоds уничтожить меня подробным перечислением и объективно выделяемых признаков ценности художественного произведения, и бесконечно длинного ряда заглавий замечательных и выдающихся произведений, общее признание которых неоспоримо доказывает, что моя печаль не имеет под собой никаких оснований. Все это как будто верно. Что ж делать, однако, если не секрет, что время от времени появляется где-нибудь книга, разобраться в которой долгое время никому как-то не удается, книга, бродящая от нздателя к издателю, рукопись, не отличимая в глазах специалнстов от посредственности или кричащей претенциозности, либо (что, возможно, еще хуже) книга, изданная где-то, когда-то, но так, будто ее нет, ибо она лежит мертвым грузом в библиографиях, пока вдруг, по неясному стечению обстоятельств, не окажется внезапно в центре внимания знатоков и, благодаря их запоздалому приговору, не начнет свою вторую, а точнее -- первую, настоящую жизнь?

О первоначальной судьбе выдающихся книг, которые все же входили в читательский мир, как камень в размякшее болото, говорнтся неохотно, скороговоркой. А не такими ли были первые шаги книги Пруста, прежде чем она стала библией рафинированных эстетов? Сразу ли хватило французам блеска, понимания, вкуса, чтобы разобраться в творчестве Пруста? Почему объемистый труд Музиля оказался "открытым" как достойный именоваться классикой только через много лет после смерти автора? Что говорила в свое время критика рассудительных и объективных англичан о первых повестях Конрада? Кто-нибудь скажет, что так то оно так, но заслуживает ли это обстоятельство упоминания, если в конце концов каждый из этих авторов все же получил соответствующее признание, а его произведения -- популярность; стоит ли рвать волосы над количеством времени, которое должно было пройти от высказывания художника до заслуженной его оценки?

Трудно мне с этим согласиться. Ведь книга открывается умному и чувствующему читателю (о знатоках шла речь!) сразу, говорит ему все, что в состоянии сказать. И какие таинственные процессы должны еще произойти, чтобы из уст его вырвался, череэ месяцы или годы, крик восхищения? Чего стоит это восхищение, прибывающее с таким опозданием? Почему мы должны верить в его подлннность? И почему то, что было в свое время герметичным, скучным, ничего не стоящим, либо тривиальным, скандалезным, бесстыдным, наконец, ненужным и бесплодным, -- становится голосом эпохи, исповедью сына века, новым, потрясающим нас открытием человека, которого мы не знали?

Все эти вопросы я задавал себе, прочтя "Лолиту" Набокова -- книгу, которая несколько лет назад была одновременно и событием, и литературным скандалом. Подробностей о ней я не знаю. Знаю только, что, отвергнутая не раз американскими издателями как нецензурная, она забрела во Францию, где, иаконец, ее отважился опубликовать один издатель -- он не был повивальной бабкой отборных произведений ни в малейшей степени, зато с помощью опытных в своей области экспертов увидел в этой книге возможность порядочного скандала. Потом пришла ошеломляющая карьера.