Ловцы ветра   ::   Клименко Владимир

Вот этого она лучше бы не говорила. Анита внутренне напряглась. Номер, который они показывают, действительно отдает колдовством, хотя обычно публика считает ее умение бродить с завязанными глазами между расставленными на земле предметами, не задевая их, простым везением. А циркачей сейчас не жалуют нигде. Это просто чудо, что их еще пока ни разу не побеспокоила инквизиция. В прошлом месяце они с Гансом как раз попали в городок, где был объявлен «срок милосердия». В это время еретики сами могли доносить на себя и на своих ближних, пользуясь у инквизиции кое-какими поблажками. Добровольное доносительство могло закончиться простым штрафом, а вот для тех, на кого укажут и тот не сознается, дознание могло окончиться и костром. Костром и окончилось. Анита вспомнила, как они пробивались сквозь толпу, чтобы покинуть город, а с центральной площади слышался одобрительный рев зевак и вопли женщины, обвиненной в колдовстве – там шло аутодафе.

Анита медленно подняла к голове руки, ощупала металлический колпак – зрителям нравится неуверенность, им тогда кажется, что она непременно ошибется – и сделала первый шаг. Шиллинг, на который ей указал Ганс, лежал прямо перед нею. Анита подняла ногу и почти опустила ступню на монету, но в последний момент перешагнула шиллинг. В толпе раздался вздох разочарования.

Приятно дурачить остолопов, думала Анита, направляясь к следующей монете. Сейчас снова ахнут. Зрители ахнули.

До того как Ганс подобрал ее, Анита жила при трактире в Остергенде. Сколько ей лет, не знала и сама. Родители умерли от чумы, когда она еще не умела считать, а научившись, пользовалась этим умением только для того, чтобы считать деньги. Три шиллинга за ночь с мужчиной. Один – за улыбку и быстрый поцелуй в губы от тех, которым некогда. А иногда и просто зуботычина. Кроме того прислуживание за столом, мытье посуды, уборка. Впрочем, за особой чистотой хозяин не гнался, но если ночь выдавалась свободной, приходил в ее постель сам. Хозяйка делала вид, что ничего не замечает. Зато кормили, и было где переночевать.

То, что она не такая, как все, Анита знала всегда. Она видела в темноте, как кошка, но ведь даже кошки не умеют смотреть сквозь стены. А она из трактира прекрасно различала, что творится на кухне, и через одежду могла сосчитать шрамы мужчин и жировые складки женщин. Довольно противное, надо признаться, умение – видеть то, о чем другие даже не подозревают.

Говорить с кем-нибудь о своем даре никогда не пыталась – засмеют или, хуже того, назовут ведьмой. А с ведьмами сейчас разговор короткий. Непонятно почему, но вдруг поделилась своими бедами с Гансом, когда тот остановился в трактире после представления, а на следующий день ушла с ним.

Этот номер Ганс придумал сам. До этого он жонглировал горящими факелами и ходил по канату, но с каждым годом работать становилось все труднее. Да и неудивительно – четыре сломанных ребра, перебитая левая рука – пытали, чтобы сознался в своем сговоре с дьяволом. Но обошлось, отпустили – кому нужен калека.

Волосы под колпаком выбились из-под повязки, щекотали кожу, очень хотелось их поправить, но нельзя – надо терпеть.

Анита передернула худенькими лопатками и ловко обогнула кружку с молоком, выставленную кем-то вместо денег. Ладно, ничего, молоко тоже не дают даром.

В передние ряды протиснулся мальчишка в красном шелковом камзольчике – экий франт! – и воровато, на цыпочках, гримасничая и заговорщически подмигивая публике, подложил прямо Аните под ноги острый кованый гвоздь, воткнув его шляпкой в щель между камнями брусчатки. Такие пакостники тоже встречаются во время каждого представления.