Меч предназначения   ::   Сапковский Анджей

 — Заткни хайло, хам, не то я заткну тебе его так, что зубы в горле застрянут.

Козоед, видя приближающихся Кеннета и Нищуку, попятился за спины голопольских милиционеров.

— Король! — крикнул Гилленстерн. — Что прикажешь, король?

Гримаса безразличия вдруг сползла с лица Недамира. Несовершеннолетний монарх сморщил веснушчатый нос и встал.

— Что прикажу? — тоненько произнес он. — Наконец-то ты спросил об этом, Гилленстерн, вместо того чтобы решать за меня и говорить за меня и от моего имена. Очень рад. Отныне пусть так и будет. С этой минуты ты будешь молчать, Гилленстерн, и слушать приказы. И вот первый: собирай людей, вели положить на телегу Эйка из Денесле. Мы возвращаемся в Каингорн.

— Ваше…

— Ни слова, Гилленстерн. Госпожа Йеннифэр, благородные господа, я прощаюсь с вами. Я потерял на этой экспедиции немного времени, но и получил многое. Многому научился. Благодарю вас за слова, госпожа Йеннифэр, господин Доррегарай, господин Богольт. И благодарю за молчание, господин Геральт.

— Король, — сказал Гилленстерн. — Как же это? Что же это? Дракон уже вот-вот. Руку протянуть. Король, твоя мечта…

— Моя мечта, — задумчиво повторил Недамир. — У меня ее еще нет. А если я здесь останусь… Может, тогда ее у меня уже не будет никогда.

— А Маллеора? А рука княжны? — не сдавался канцлер, размахивая руками. — А трон? Король, тамошний народ признает тебя…

— В задницу тамошний народ, как любит говорить господин Богольт, — засмеялся Недамир. — Трон Маллеоры и без того мой, потому что у меня в Каингорне триста латников и полторы тысячи пеших против их тысячи зазнавшихся щитников. А признать меня они и без того признают. Я до тех пор буду вешать, сносить головы и волочить по улицам лошадьми, пока меня не признают. А их княжна — это жирная телка, и плевать мне на ее руку, мне нужна только ее… короче, пусть родит наследника, а потом я ее все равно отравлю. Методом мэтра Козоеда. Довольно болтать, Гилленстерн. Приступай к выполнению полученного приказа.

— Воистину, — шепнул Лютик Геральту, — он многому научился.

— Многому, — подтвердил Геральт, глядя на холмик, на котором золотой дракон, опустив узкую треугольную голову, лизал ярко-красным, раздвоенным языком что-то такое, что сидело в траве около него. — Но не хотел бы я быть его подданным, Лютик.

— И что теперь с нами будет, как думаешь?

Ведьмак спокойно смотрел на маленькое серо-зеленое существо, трепыхавшее крылышками летучей мыши рядом с золотыми когтями наклонившегося дракона.

— А как тебе все это. Лютик? Что ты об этом думаешь?

— Какое значение имеет, что я думаю? Я поэт, Геральт. Разве мое мнение кому-то интересно?

— Интересно.

— Ну так я тебе скажу. Я, Геральт, когда вижу гада, змею, допустим, или другую ящерку, то меня аж тошнить начинает, так я этим паскудством брезгую и боюсь. А вот этот дракон…

— Ну?

— Он… Он красивый, Геральт.

— Спасибо, Лютик.

— За что?

Геральт повернул голову, медленно потянулся к пряжке ремня, наискось пересекавшего грудь, затянул его на две дырочки. Поднял правую руку, проверяя, в нужном ли положении находится рукоять меча. Лютик смотрел на него, широко раскрыв глаза.

— Геральт! Ты собираешься…

— Да, — спокойно сказал ведьмак. — Есть предел возможному. С меня достаточно. Ты идешь с Недамиром или остаешься. Лютик? Трубадур наклонился, осторожно и заботливо положил лютню рядом с камнем, выпрямился.

— Остаюсь. Как ты сказал? Предел возможному? Оставляю себе право так назвать балладу.

— Это может быть твоя последняя баллада. Лютик.

— Геральт?

— Что?

— Не убивай его… Можешь?

— Меч — это меч, Лютик. Уж коли его возьмешь в руки…

— Постарайся.

— Постараюсь.

Доррегарай захихикал, повернулся к Йеннифэр и рубайлам, указал на удаляющийся королевский обоз.