Младший конунг   ::   Ковальчук Вера

Орм ничего не боялся и не испытывал ни малейших сомнений. Разве сакс может понять викинга? Именно так Регнвальдарсон объяснил Кадоку, тоже христианину: «Священник отпевал ее по христианскому обряду. Вот, я отдаю ее душу Богу, как и полагается. Но тело ее принадлежит предкам, которые дали ей жизнь. И потому ее тело я отдам огню, как требует наша традиция».

Кадок не возразил. Регнвальдарсону показалось, что он понял.

Молодой конунг Нортимбраланда протянул вбок руку, и Харальд вложил ему в пальцы горящий факел. Все на корабле было пропитано маслом, положен сухой хворост, и теперь, когда в руках Орма оказался факел, все, кто еще оставался на палубе, покинули ее. Сняли сходни, подняли корабль на плечи и понесли его. Регнвальдарсон удерживался на ногах даже тогда, когда кто-то из несущих спотыкался о камни или просто шагал не в ногу. Он держал в руке факел, роняющий редкие искры, гаснущие до того, как они достигали палубы, и смотрел на мать.

До сознания с трудом доходила мысль, что вот сейчас он бросит факел на доски палубы, спрыгнет с корабля — и никогда больше не увидит мать. Подобные мысли слишком тяжелы для души и разума. Орм не мог и не хотел верить в то, что матери его больше нет — он этого не чувствовал, не понимал. Он рассматривал обострившиеся черты ее лица и представлял ее себе молодой. Покой вечного сна стер с лица женщины морщины и морщинки, да и в свои сорок пять она была еще достаточно молода, чтоб напоминать себя саму в юности.

Регнвальдарсон смотрел на нее и с нежностью думал о той, что дала ему жизнь. Такой матерью, как она, мог бы гордиться любой викинг, и он гордился ее славой, ее мудростью, ее искусством. Гордился так же, как и славой своего отца.

Викинги вошли в море по пояс и, наконец, опустили корабль на воду. Киль еще царапал дно но, поддерживая плечами борта, викинги заходили все глубже и глубже, и скоро драккар закачался на волнах. Орм оглядел палубу — везде дары и припасы, его мать ни в чем не будет нуждаться на своем пути в иной мир. Парус был распущен, и теперь, тщательно оберегая ткань от соприкосновения с огнем, молодой конунг Нортимбраланда подошел к каждому из бортов и внимательно осмотрел канаты. Они были привязаны как надо, именно так, чтоб ветер наполнил купол паруса и повлек корабль в открытое море.

Напоследок Регнвальдарсон в последний раз подошел к матери и, обойдя ее тело, присел на кормовую скамью. Именно здесь его мать просидела несколько долгих лет, именно за этот румпель держалась. Сейчас рулевое весло было прочно привязано — чтоб не развернулось и не направило корабль куда-нибудь не туда. Орм проверил пальцем обвязку и встал.

Посмотрел на мать, на ее белое лицо. Осторожно размахнулся и кинул факел на палубу у ее ног.

Огонь вгрызся в пропитанные маслом доски. Несколько мгновений молодой конунг Нортимбраланда смотрел, как пламя прилипает к дереву, а потом спрыгнул с корабля в воду.

До берега он добрался довольно быстро. Кадок протянул ему сухой плащ, и Орм машинально закутался. Он медленно отступал от полосы прибоя, пока не поднялся на вершину холма, и там остался стоять, глядя, как крепнущий в отдалении от берега ветер подхватывает драккар, и как тот медленно превращается в пышный смолистый факел. «Лосось» скользил по волне уверенно и стремительно, и на какое-то мгновение молодому конунгу почудилось, будто оттого так происходит, что на корме, у рулевого весла сидит Хильдрид Гуннарсдоттер по прозвищу Равнемерк, и корабль повинуется так же охотно, как и прежде. На миг ему показалось даже, будто он различает ее темноволосую голову на фоне зарева, охватившего уже весь корабль.

— Я поставлю на берегу памятный камень, — сказал он одному из своих людей — тому, что оказался рядом.