Мое человечество   ::   Караханов В

- Малигнизированные клетки появились в угнетенных химическим канцерогеном тканях. Затем в клетках появился активатор, а теперь начался и рост опухоли. Все, как в аптеке... - с удовольствием рассуждал Дима, попутно отряхивая пиджак. - Бедная Джемма погибнет, но, как говорится, здесь смерть идет навстречу жизни. Нашу обезьяну ждет блестящее будущее.

Креймер тронул его за плечо.

- Да, кстати, какой прогноз у вашей знакомой?

- Поразительная ассоциация, - пробормотал Дима. - Не операбельна. Проведут курс изотопами.

Бог кивнул: - Даже в ранних стадиях пищевод не любит ножа. Л учетерапня - самое приемлемое.

"Все знаешь", - ехидно подумал Дима, а вслух: - Видимо, она неплохо себя чувствует, если хватает сил обижаться на забывчивость...

Креймер приподнял, словно разорванные на переносице, брови.

- Вы прошли мимо нее и не поздоровались, - пояснил Дима, надевая пиджак.

Дождь перестал отбивать болеро. Выйдя на дорожку, они столкнулись с Ниной.

- Кажется, я вас чем-то обидел? - с некоторой иронией спросил Бог.

Он был уверен, что она смутится, осуждающе взглянет на Диму.

- Ну что вы?.. Надо быть просто неблагодарной, чтобы обижаться на такие пустяки... Да еще на вас...

Илья Борисович растерянно молчал.

- В таких случаях улыбаются и говорят: "ну-ну"... - подсказал Дима.

Все засмеялись.

Они ушли. А Нина продолжала улыбаться. Никак не могла забыть лица Краймера. Точь-в-точь ребенок, когда его шлепнут и он еще не решил, как вести себя дальше: обидеться или сделать вид, будто ничего не произошло. И еще одно, уже просто нелепое чувство: зависть к пареньку, которого подхватил на руки этот... Илья Борисович.

ИЮНЬ

Время в больнице летело быстро. Наверное оттого, что в палате не висят часы, которые надо заводить каждые трое суток. Нина украдкой посмотрелась в зеркальце и осталась собой довольна. Недаром Белинский как-то пошутил, что бетатрон выбьет из нее весь пессимизм. Уже совсем не больно глотать. Надолго ли? А, да бог с ним... Умирают же люди молодыми от других болезней. Просто они не знают заранее, только и разницы.

Тихий стук в окно. "Самая большая язва биофака" навещает ее почти каждый день.

В аллее больных мало. Одни отсыпаются после ночи, другие не могут встать. Ее соседка - мастер художественного слова - кажется, только вчера поняла, что речь идет не о голосе. Рано утром ее выкатили в изолятор.

Как он осунулся - этот Дима. Рядом с ним она выглядит почти цветущей.

- Что Джемма? - спрашивает Нина.

- Лопает бананы.

- Наверное, это очень индивидуально.

- Индивидуальный шимпанзе, - криво улыбается Дима. - Если наша находка мираж, придется все начинать сначала. А у меня со временем туго.

- Торопишься пожинать лавры прижизненной славы?с беззлобной иронией спросила Нина.

- Я не читаю натощак "Комсомольскую правду:", но стремление к лаврам и прочей шелухе мне всегда претило. Мне просто хотелось всего-навсего избавить человечество от рака. Меня распирало от щедрости, и я доигрался, как та дурацкая лягушка.

Шутливый тон не обманул Нину. Она чувствовала, что Маленькому с трудом дается каждое слоио, и даже чуть отвернулась, чтобы не мешать взглядом.

- Короче говоря, еще в аспирантуре я принес в жертву собственной теории свою печень. Обиднее всего, что теория лопнула, как мыльный пузырь, гораздо раньше, чем я благополучно заработал опухоль...

- И у тебя?!.

- Да, он самый. Бяка.

- Как же ты..?

- Не ношу халата с цветочками? - догадался Дима. - Прошлым летом весь академический отпуск провалялся в московской клинике. Видишь - тяну...

- Сумасшедший! - вырвалось у нее.

- Для того чтобы не стать им, я и рассказал тебе. Ты уж извини, больше некому, - тихо сказал Дима. - Креймеру? Помешало бы нашей работе. Жене? Ей тем более... Пожалуй, только Белинскому.