Моя любимая, голубка моя   ::   Даль Роальд

Знаете почему?

-- Понятия не имею, -- ответила моя жена.

-- Потому что по-латыни "сервикс" -- то же, что по-английски "нейп".

Для меня это оказалось довольно мудреным, и мне потребовалось какое-то время, чтобы сообразить, в чем тут соль.

-- А в какой школе- это было? -- спросила моя жена.

-- В Итоне, -- ответил он, и моя жена коротко кивнула в знак одобрения.

Теперь, решил я, она будет разговаривать только с ним, потому я переключил внимание на другого гостя, Сэлли Снейп. Это была приятная молодая женщина с неплохой грудью. Повстречалась бы она мне пятнадцатью годами раньше, я бы точно впутался в неприятную историю. Как бы там ни было, я с удовольствием рассказал ей все о моих замечательных бабочках. Беседуя с ней, я внимательно ее разглядывал, и спустя какое-то время у меня начало складываться впечатление, что на самом деле она не была такой уж веселой и улыбчивой женщиной, какой поначалу мне показалась. Она ушла в себя, точно ревностно хранила какую-то тайну. Ее темно-голубые глаза чересчур быстро бегали по комнате, ни на минуту ни на чем не останавливались, а на лица лежала едва заметная печать озабоченности.

-- Я с таким нетерпением жду, когда мы сыграем в бридж, -- сказал я, переменив наконец тему.

-- Мы тоже, -- отвечала она. -- Мы ведь играем почти каждый вечер, так нам нравится эта игра.

-- Вы оба большие мастера. Как это получилось, что вы научились играть так хорошо?

-- Практика, -- ответила она. -- В этом все дело. Практика, практика и еще раз практика.

-- Вы участвовали в каких-нибудь чемпионатах?

-- Пока нет, но Генри очень этого хочет. Вы же понимаете, чтобы достичь такого уровня, надо упорно трудиться. Ужасно упорно трудиться.

Не с оттенком ли покорности произнесла она эти слова, подумал я. Да, видимо, так: он слишком усердно воздействовал на нее, заставляя относиться к этому увлечению чересчур серьезно, и бедная женщина устала от всего этого.

В восемь часов, не переодеваясь, мы перешли к обеденному столу. Обед прошел хорошо, при этом Генри Снейп рассказал нам несколько весьма забавных историй. Обнаружив чрезвычайно хорошую осведомленность по части вин, он похвалил мой "Ришбург" урожая 1934 года, что доставило мне большое удовольствие. К тому времени, когда подали кофе, я понял, что очень полюбил этих двух молодых людей, и, как следствие, начал ощущать неловкость из-за всей этой затеи с микрофоном. Было бы все "в порядке, если бы они были негодяями, но то, что мы собрались проделать эту штуку с двумя такими приятными молодыми людьми, наполняло меня сильным ощущением вины. Поймите меня правильно. Я не испытывал страха. Не было нужды отказываться от задуманного предприятия. Но я не хотел смаковать предстоящее удовольствие столь же открыто, как это, казалось, делала моя жена, тайком улыбаясь мне, подмигивая и незаметно кивая головой.

Около девяти тридцати, плотно поужинав и пребывая в отличном расположении духа, мы возвратились в гостиную, чтобы приступить к игре. Мы играли с высокими ставками -- десять шиллингов за сто очков, поэтому решили не разбивать семьи, и я все время был партнером своей жены. К игре мы все отнеслись серьезно, как только и нужно к ней относиться, и играли молча, сосредоточенно, раскрывая рот лишь в тех случаях, когда делали ставки. Играли мы не ради денег. Чего-чего, а этого добра у моей жены хватает, да, видимо, и у Снейпов тоже. Но мастера обыкновенно относятся к игре серьезно.

Игра в этот вечер шла на равных, но однажды моя жена сыграла плохо, и мы оказались в худшем положении. Я видел, что она не совсем сосредоточенна, а когда время приблизилось к полуночи, она вообще стала играть беспечно.