Молот Времени: Право сильного   ::   Лисицын Сергей

В голове успела промелькнуть мысль, что надо дать верзиле возможность вволю помахать руками, можно даже пару раз позволить себя зацепить, — скользь, понарошку, но так, чтобы зрителям показалось: пропущен настоящий, добротный удар…

Не успел я додумать до конца эту наивную мысль, — тролль ударил. Уже по-настоящему, умело прикрыв собственным телом готовый к удару кулак. И так же молниеносно, как совсем недавно обошелся с табличкой.

В-в-у-у-у-х! Уклонился каким-то чудом… Лицо обдала воздушная волна от пролетевшей мимо лапищи тролля.

Я отпрыгнул назад. Что-то тут не так… Да тут всё не так, раздери меня псы Кронга! Не бывает таких троллей!

Драться пришлось всерьез, без попыток разыграть спектакль. Тролль тоже не пытался больше изобразить неуклюжего увальня. Никаких размашистых деревенских ударов — точные и сильные серии: в голову, в корпус, снова в голову, снова в корпус…

Я финтил, я уклонялся, выбирая момент, когда верзила ошибется.

Бесполезно. Тролль беззастенчиво использовал преимущество своих более длинных лап, и ошибок не допускал.

Публика выла от восторга и разражалась бурными воплями, когда мой кулак достигал противника. Впрочем, когда пару раз мне не удалось разминутся с кулаком тролля, вопли раздавались не менее громкие. Существенного вреда ни те, ни другие удары не нанесли, лишь добавили зрелищности схватке.

Краем глаза я видел: ажиотаж у стойки тоже усилился, Баррах едва успевал отмечать ставки на своей табличке.

Удар, удар, нырок, уход… А знаешь ли ты, чешуйчатый, один хитрый приемчик, которому я обучился в Уорлоге?

Он знал… Не купился на два финта, и разгадал ложный замах, и едва не своротил мне челюсть.

А вот этот трюк, придуманный Орденом Койаров для своих убийц, — знаком ли тебе он, дружок?

Трюк был хитрый: требовалось не просто рискнуть, якобы подставляясь под удар, — но на самом деле получить его. И я получил, но кулачище тролля лишь скользнул по моей скуле, прикрыться он уже не успевал, и…

Зал трактира «Хмельной гоблин» мгновенно исчез в ослепительной вспышке. Свой недолгий полет и более чем жесткое его завершение я уже не ощутил…

* * *



Девушка была совсем юной — наверняка тринадцать, самое большее четырнадцать раз видела, как лето сменяется осенью, а зима — весною.

В левой руке дева держала обнаженный меч — полутораручник, более приличествующий матерому наемнику, чем столь нежному созданию. С опущенного лезвия падали алые капли — на землю рядом с босыми ногами… На землю?! Да нет, никакой земли не было, и не было камня, или песка, или хотя бы пола, или палубы корабля, — короче, ничего, на чем можно стоять. Ноги девушки опирались на черное беспросветное ничто . Но кровь куда-то капала…

Красивая… Глаза бездонные, голубые-голубые, светлые волосы растрепаны живописной невесомой волной… Но впечатление портила голова, которую дева высоко подняла другой рукой, правой. Отрубленная голова.

Наверняка при жизни бывший владелец этой головы слыл не самым симпатичным на свете существом: изо рта, более напоминавшего пасть, торчали две пары скрещивающихся клыков, более напоминавших небольшие кинжалы; прочие черты лица тоже не отличались миловидностью. Из шеи — перерубленной аккуратно, одним ударом, — капала кровь. С клыков тоже срывались капли какой-то жидкости, не то слюны, не то яда. Обезглавленного тела поблизости не было. Поблизости (да и вдали тоже, если честно) не было вообще ничего.

— Это мой отец, — мелодичным голосом пояснила девушка, хоть я и не спрашивал пояснений.

Она чуть встряхнула голову, будто базарная торговка, стремящаяся показать товар лицом. Волосы головы, на удивление толстые, — казалось, не ведали о смерти хозяина, и жили своей независимой жизнью. Извивались, скручивались и раскручивались, и словно бы пытались впиться в изящные пальчики…

— Это мой отец, — повторила дева. — Он меня любил… Слишком любил.