Неостывшее сердце   ::   Фомин Олег Геннадьевич

Ему нужно было выхлестнуть свои муки, но он не смел разбудить дочь и нарушить её бесценный покой — единственный покой во всём исказившемся мире… Нет, уже не мире — хаосе!

Внезапное желание опередило разум: с полки над колыбелью, где хранились детские книжки и игрушки для дочери, он взял листки бумаги, чернильную ручку и стал писать… Сам не ведая, для кого, он принялся конспектировать все события с того времени, когда пёстрый образ планеты начал уродоваться, и до нынешнего положения, когда должно было скоро свершиться неизбежное поражение человеческой расы в этой войне. В войне против самих себя.

Слова длинным синим шлейфом мелькали под стержнем. Запечатлеть всё на бумаге — это намерение недочеловека и недооборотня, как инстинкт спасения, пришло к нему, чтобы ослепить надежду, не дать ей истлеть, убедить себя в том, что его записи через много лет найдут те, чьи оставшиеся в живых предки всё же смогли одержать победу над великим злом, опрокинувшим мир. Они найдут, прочитают и не повторят тех ошибок, которые привели его и других к теперешней катастрофе.

* * *



Никто не знал точно, когда же это случилось, и никто не знал абсолютно, по какой причине, но все люди на Земле начали превращаться в монстров. Не сразу, постепенно, но вырастали клыки, грубела кожа, ощетиниваясь шерстью, горбилась осанка, надувались мускулы и уменьшался мозг, наполнялись безумием глаза, охмеляло бешенство. Мужчины и женщины, нищие и богатые, старики, юноши, подростки, даже младенцы — всех настигла эта болезнь, зараза, эпидемия. Названия сему никто не мог дать, ни простые, ни учёные умы. А пока в отдельных кругах кипели споры о том, что всё-таки это такое, жестокая воля природы исполнялась: страшная мутация прогрессировала геометрически… И добралась незаметно и до тех, кто продолжал спорить. И вот некому более стало и думать.

Чуть позже на планету (всю планету!) обрушился новый катаклизм — зима… Там, где она уже была, морозы и снег только разбушевались; по ту сторону Земли она низверглась в середине лета. Царство льда и белых бурь пришло навсегда…

Города, сёла, корабли в морях прекратили своё техническое функционирование и закишели тварями, отупевшими от одной-единственной цели в новой жизни — еде. Они охотились, убивали, пожирали друг друга — чаще тех, кто был слабее, — животных, а также людей — редких одиночек, которых болезнь пока ещё не успела повергнуть на колени.

Автомобильные пробки из помятых, разбитых машин навеки застряли в горловинах улиц мегаполисов; квартиры, магазины, музеи — всё это превратилось из жилых, обслуживающих, культурных центров в хлам, в дырявые, никому не нужные, железобетонные нагромождения, в трёхмерные объекты на уровне какой-то компьютерной игры, масштабной и непроходимой. Полы, стены, лестничные клетки, заваленные снегом тротуары и дороги были обагрены засохшими пятнами и свежими лужами крови, потому что не миновало и суток, как обязательно кого-то здесь убивали и съедали. Нескончаемо рыскали по континентам и островам и вынюхивали добычу миллиарды хищников… Возможно, уже и миллионы — с такими-то аппетитами! И всегда где-нибудь за углом, в чаще или в салоне заброшенного авто выжидала в засаде жаждущая пара глаз.

Бодрствовали оборотни только ночью. Солнечный свет был им неприятен, и его время они пережидали под крышами зданий и в лесных гущах.

Но, что примечательно, вся эта мировая свора не была совсем уж безмозглым скопищем, как рой, лишившийся матки. У них была своя иерархия, как видовая, так и правящая. Всему причина в том, что среди этих тупоголовых и ненасытных тварей попадались то ли не до конца обратившиеся, то ли обладавшие в прошлой, людской жизни незаурядным умом — в общем, те, которые сохранили в себе долю разума. И это было отнюдь не к счастью.