Новая утопия   ::   Джером Клапка Джером

У кого они не черного цвета, тот обязан их выкрасить.

- Зачем? - спросил я.

- А то как же! - возразил старый джентльмен несколько раздраженно, - Я думал, вы понимаете, что теперь все равны. Что сталось бы с нашим равенством, если бы какой-нибудь мужчина или женщина вздумали разгуливать в золотистых волосах, а кто-нибудь еще вздумал бы завивать их? Люди должны не только быть равными в наше время, но и казаться ими по мере возможности. Указом - всем мужчинам бриться и всем мужчинам и женщинам носить одинаковой длины черные волосы - мы исправляем до некоторой степени ошибки природы.

Я спросил:

- Почему же черные?

Он сказал, что не знает, но на этом цвете остановило выбор...

- Кто? - спросил я.

- Большинство, - ответил он, приподняв свою шляпу и опустив глаза, как бы в молитвенном экстазе.

Мы пошли дальше и встретились еще со многими мужчинами. Я сказал:

- Разве в этом городе нет женщин?

- Женщин! - воскликнул мой спутник. - Разумеется, есть. Мы прошли мимо сотни по крайней мере.

- Мне кажется, я узнал бы женщину, если бы увидел, - заметил я. - Но я не могу припомнить ни одной.

- А вот идут две, - сказал он, обращая мое внимание на двух особ, шедших вблизи нас, в обычных серых брюках и туниках.

- Как же вы узнаете, что это женщины? - спросил я.

- Заметили ли вы металлические номера на воротнике каждого человека?

- Да, я подумал: какая масса у вас полицейских, и недоумевал, куда девались другие люди!

- Ну, так вот: все четные номера - женщины; все нечетные - мужчины.

- Как просто, - заметил я. - Мне кажется, при некотором навыке вы можете отличать один пол от другого почти моментально.

- О, конечно, - ответил он, - если это нужно.

Некоторое время мы шли в молчании. Затем я спросил:

- Зачем это у всех номера?

- Для различения, - ответил мой спутник.

- Разве у вас нет имен?

-Нет.

- Почему?

- О, в именах так много неравенства. Одни звались Монморанси и на этом основании свысока глядели на Смитов. Смиты не хотели смешиваться с Джонсами и т.д. в этом духе. Порешили упразднить имена и пронумеровать всех.

- Разве Монморанси не противились?

- Да, но Джонсы и Смиты оказались в большинстве.

- А не стали ли Единицы и Двойки глядеть свысока на Троек и Четверок, и т.д.?

- В начале - да. Но с уничтожением богатств номера потеряли свою ценность, если не считать их роли в промышленных предприятиях или акростихах, и теперь номер сто считается ничуть не выше и не ниже номера миллион.

Я еще не умывался после сна, потому что в музее не было этого приспособления, и теперь начинал чувствовать неудобство от жары и грязи.

- Нельзя ли где-нибудь умыться? - спросил я.

Он ответил мне:

- Нет, нам нельзя мыться самим. Нужно подождать до половины пятого, а затем нас умоют к чаю.

- Умоют?! - воскликнул я. - Кто?

- Государство.

Затем он рассказал мне, что они нашли невозможным поддерживать равенство, если каждый моется самовольно. Одни мылись три или четыре раза в день, тогда как другие не касались воды и мыла в течение целого года, следствием чего и явилось два ясно разграниченных класса - чистых и грязных. И старые классовые предрассудки стали оживать. Чистые презирали грязных, грязные ненавидели чистых. Чтобы положить конец расколу, государство решило само производить умывание, и каждого гражданина отныне умывают дважды в день специально назначенные государством чиновники; частное же умывание запретили.

Я заметил, что по дороге нам совсем не попадалось домов, а только ряды баракообразных строений одинакового размера и вида. Случайно на углу мы наткнулись на здание меньших размеров - с вывесками: "Музей", "Госпиталь", "Зал Дебатов", "Баня", "Гимназия", "Академия наук", "Промышленная выставка", "Школа красноречия" и т. д. , но жилых домов все не было видно. Я спросил.