Новая весна   ::   Джордан Роберт

Больше он не мальчик, чтобы думать, будто она любит его просто потому, что решила стать его первой женщиной, однако у малкирских мужчин бытовало присловье: «Твоя карнейра навсегда уносит с собой частицу твоей души и носит ее точно ленту в волосах». И обычаи порой требуют от человека большего, чем закон.

Скрипнула открывающаяся дверь, и на пороге конюшни появился Букама — без куртки, рубаха будто второпях заправлена в штаны. Без меча он казался голым. Словно бы в нерешительности, он осторожно распахнул обе створки и только потом вошел внутрь.

— Ну, что ты собираешься делать? — в конце концов спросил он. — Раселле рассказала мне о… о Золотом Журавле.

Лан спрятал кольцо, высвободился из объятий пустоты. Эдейн будто смотрела на него со всех сторон, но ускользая от его взгляда.

— Рин мне сказал, что даже Назар Кьюренин готов выступить в поход, — оживленно отозвался Лан. — Не хочешь полюбоваться на этакое зрелище? — Целая армия может погибнуть, пытаясь одолеть Запустение. И не одна армия уже погибла в подобных бесплодных попытках. Но память о Малкир уже исчезает. И скоро сама страна превратится в воспоминания, как это уже случилось с захваченной Запустением землей. — Тот мальчик у ворот отпустит волосы и попросит у отца хадори. — Люди уже забывают о Малкир, стараются забыть. Когда не станет последнего мужчины, который перевязывает волосы, когда не станет последней женщины, которая наносит на лоб цветную точку, неужели тогда в самом деле исчезнет и Малкир? — Глядишь, и Рин избавится от своих косиц. — Из голоса Лана пропала всякая тень веселья, когда он добавил: — Но такой ценой? Хотя кое-кто считает, что оно того стоит.

Букама хмыкнул, но не сразу. Возможно, он-то как раз так и считал.

Подойдя к стойлу с Солнечным Лучом, он принялся перебирать упряжь своего чалого, словно забыв, что собирался сделать.

— Для всего есть цена. Всегда, — произнес Букама, не поднимая глаз. — Но есть цена и цена. Леди Эдейн… — Он коротко взглянул на Лана, потом повернулся к нему. — Она всегда была такой — заявляла о всех правах, на которые могла претендовать, и требовала исполнения малейших обязательств. Обычай связал тебя с ней, и, что бы ты ни решил, она станет направлять тебя, как коня — поводьями. Если, конечно, ты как-то не вывернешься.

Медленно Лан заткнул большие пальцы за ремень, на котором висел меч. Букама вывез Лана из Малкир, посадив за спину и привязав к себе. Последний из тех пятерых. Букама вправе свободно говорить с ним, пусть даже речь идет о карнейре Лана.

— И как, по-твоему, я могу уклониться от своих обязательств и не навлечь на себя позора? — спросил Лан куда резче, чем хотел. Глубоко вздохнув, он продолжил тоном поспокойней: — Ладно, не будем об этом. Кстати, в общем зале пахнет лучше, чем тут. Рин предлагал вечером прошвырнуться по кабакам. Если только госпожа Аровни тебя отпустит. Кстати, в какую цену нам встали комнаты? Они хорошие? Надеюсь, не слишком дорогие.

Заливаясь краской, Букама двинулся вместе с Ланом к дверям.

— Нет, не очень дорого, — торопливо сказал он. — Тебе достался соломенный тюфяк на чердаке, а я… э-э… А я буду в комнате у Раселле. Я бы пошел с вами, но, кажется, Раселле… Я не к тому, что она меня не отпус… Я… Ах ты, щенок! — прорычал Букама. — Ничего, тут есть одна служанка-милашка, Лайра. Вот и посмотрим, удастся ли тебе сегодня поспать на том тюфяке. Да и даст ли она тебе вообще поспать! Так что не думай, будто…

Букама умолк, когда они с Ланом вышли на солнечный свет, слишком яркий после сумрака конюшни. Серый жаворонок по-прежнему выводил свою весеннюю песню.

Шестеро мужчин шагали через опустевший конюшенный двор. Шесть обыкновенных мужчин с мечами на поясе, ничем не отличающиеся от людей на городских улицах. Но Лан все понял еще до того, как двинулись их руки, до того, как их взгляды устремились на него, а шаги ускорились.