О спорт, ты   ::   Михайлов Владимир Дмитриевич

Восемьдесят шесть «Планетариумов» – рекорд всех времён!

В трибе, в котором он выступал, когда завершался сезон клонта, а иногда и совмещая одно с другим, когда календари налезали друг на друга, – снёс в гнёзда противников тысячу двести пятьдесят три яичка. Ровно столько набрали двое следующих за ним по результативности трибалов – в сумме. Нужны ли пояснения?

И, наконец, в лонге не допустил ни единого промаха ни на одной дистанции на протяжении двадцати трёх лет, одерживая победы и тогда, когда из других видов он ушёл по возрасту – ушёл непобеждённым.

Вот каким человеком и бойцом был отец Баала. И будь он жив сейчас…

«Будь он жив сейчас», – так подумали одновременно и сын Баал, и старый друг, тренер Мант, величиной своей, пожалуй, не уступавший – или почти не уступавший Ленату-спортсмену. Менее известный, конечно, массам – потому что если спортсменов знают все, то конструкторов их успехов, как правило – только профессионалы. Но от этого не становящийся менее великим.

«Будь он жив, он давно раскусил бы меня и махнул рукой на мою спортивную карьеру, – так предположил сын. – И позволил бы поискать для себя другое дело – в котором я, может быть, тоже не стал бы чемпионом мира, но хотя бы поднялся до заметной высоты…»

«Не окажись он тогда в этом самолёте, он сейчас сказал бы мне: „Мант, ты меня знаешь: если я чувствую в человеке великого чемпиона – значит, чемпион в нём есть. Надо только найти – в чём именно“. И, наверное, он был бы прав. Во всяком случае, сколько я его знал, он ни разу не ошибался. Ни когда предрекал крутой взлёт новичку, ни, напротив, говоря: „Дальше он не пройдёт ни шагу“, когда все были уверены, что человек – в двух минутах от величия. Ни единого промаха. Конечно, о своих детях трудно, наверное, судить совершенно беспристрастно, но Лената трудно было обвинить в необъективности. „Ты не выкладываешься полностью, – сказал бы он, – потому вы оба и не нашли его истинного места. Давай, Мант, работай! И не иди на поводу у мальчика: он рассуждает честно, это хорошо, но он сам себя ещё не чувствует. В конце концов, он – исполнитель, его творчество – в качестве исполнения, а конструктор – ты. Тем более – ты же обещал!“

Обещал, да…

– Баал, – сказал тренер Мант, когда пауза закончилась. – Скажи на милость: зачем ты собрал тут эту коллекцию стеклотары? Ты же человек непьющий, я-то это знаю. К чему?

Баал Бесс пожал плечами:

– Не употреблял, верно. Но если меня не отпустят – начну, честное слово. Мант, я твёрдо решил. Мне, конечно, далеко до отца по результатам, но слово я тоже держу. И вот предупреждаю и обещаю: если ты…

– Стоп! – перебил его Мант, подняв руку. – Подожди со словом. Предлагаю перемирие. Я не настаиваю на продлении контракта. Но и ты не принимаешь крутых решений. Давай встретимся через… три дня. И за это время я постараюсь – не ухмыляйся, я совершенно серьёзно – найти такой вариант, который устроил бы нас обоих – да и всех остальных тоже.

– Не может быть такого варианта!

– Три дня. Чем ты рискуешь?

Баал подумал: а в самом деле, чем?

– Ну, – сказал он, – если и вправду три дня…

– А когда я тебя обманывал? То-то. Да, и ещё пара условий. Первое: всю эту посуду я немедленно забираю – со всей её начинкой. Даже выкупаю. По твоей цене.

– Ну, – сказал Баал, – это лишнее. Насчёт выкупа. Считай это моим прощальным подарком.

Тренер словно бы и не услышал последних слов.

– И второе: скажи, серьёзно подумав: чем бы тебе хотелось заниматься на самом деле? Вот прямо сейчас?

Но это уже рассердило Баала и заставило его ответить вот как:

– Хочу заниматься тем, что делал, когда ты явился.

– А именно?

– Плевать в потолок.

– Я серьёзно спрашиваю.

– Совершенно серьёзно. Это у меня здорово выходит.

– Запасись зонтиком, – только и смог посоветовать Мант, затворяя за собой дверь.

Не на шутку задумавшись, тренер Мант прошагал по струне сотки две, даже не сознавая, куда направляется.